Skip to main content

Свобода массовой информации в Российской Федерации. Законодательство и правоприменительная практика

Закон «О средствах массовой информации» 1991 года — один из старейших законодательных актов постсоветской России. Автор объясняет, как работают СМИ в сегодняшней России, показывает различные формы контроля со стороны государства и комментирует конкретные случаи.

Published onJun 09, 2022
Свобода массовой информации в Российской Федерации. Законодательство и правоприменительная практика

Закон Российской Федерации «О средствах массовой информации» 1991 г. (далее — Закон о СМИ) — один из самых старых российских законов, принятый буквально через несколько дней после формального прекращения существования Союза ССР. Его принятие стало событием в жизни страны, привычной к произволу цензурных ведомств. Тема свободы слова и массовой информации оставалась одной из самых обсуждаемых и острых в России — даже в условиях тоталитарного режима. Закон в ст. 3 ввел запрет на цензуру, определив ее как требование предварительно согласовывать содержание материалов либо запрет на распространение материалов. Закон также провозгласил в ст. 1 («Свобода массовой информации»), в частности, что в Российской Федерации производство и распространение массовой информации, а также эксплуатация технических устройств и оборудования, предназначенных для производства и распространения продукции средств массовой информации, не подлежат ограничениям, за исключением предусмотренных законодательством. Собственно, об указанных ограничениях и следует вести речь, разбирая тему свободы массовой информации. Понять реальность свободы можно только определив фактические границы, установленные для нее государством.

1. Оценка общей ситуации со свободой массовой информации

Сначала попытаемся обозначить общую картину.

Информационное пространство в России образуют несколько сотен телеканалов и радиостанций, несколько десятков тысяч печатных изданий, подавляющее большинство которых сейчас фактически являются региональными или местными СМИ (сохраняя относительно небольшие или даже микроскопические читательские аудитории), а также главные акторы медиа-поля — тысячи интернет-ресурсов, из которых лишь несколько десятков предлагают политический контент. Более или менее точные данные можно найти в реестре Роскомнадзора, но мы тут сошлемся на исследование «МБХ медиа», в котором рассматривается также динамика регистрации новых СМИ. Небольшие печатные издания и местные телекомпании продолжают регистрироваться в качестве СМИ. Во многих случаях они рассчитывают на ту или иную форму поддержки государственных структур. Количество регистраций новых СМИ остается примерно на одном уровне (в 2018–2020 годах количество регистраций новых СМИ составляло примерно столько же, сколько и в конце 1990-х — около 3–4 тысяч в год). Но это мало, о чем говорит: регистрируются в основном печатные издания, почти не заметные на медиа-поле. Новые информационные ресурсы (в основном интернет-ресурсы) большого смысла в регистрации в качестве СМИ, в общем, не видят. В реестре Роскомнадзора состоят 149 288 СМИ, из них действуют 61 576 (около 40%)1.

Государство контролирует крупнейшие телеканалы — «Первый», «Россия-1», ТВЦ, НТВ, «Культура». Точнее, речь должна идти о контроле департамента внутренней политики Администрации президента за собственно политическим (включая новостной) контентом всех указанных телеканалов, кроме «Культуры», у которого политического контента нет. У названных телеканалов также большую часть объема занимают неполитические программы. Таким образом, объект контроля достаточно конкретен: новостные выпуски, регулярные выпуски пропагандистских программ с постоянными телеведущими и специальные документальные фильмы (передачи), посвященные конкретных проблемам (например, закону об «иностранных агентах») или персонам (например, Льву Пономареву). Это не предварительный контроль, но главные редакторы сами знают, что можно, а что нельзя. Частные телеканалы существуют и производят, в основном, развлекательную продукцию. Некоторые достаточно успешны, и, вероятно прибыльны (СТС, ТНТ и другие).

В радиовещании государственные радиоканалы также доминируют. Некоторые из них — «Вести.ФМ», «Маяк» — вещают на всю территорию страны. При этом особое место занимает феномен московской радиостанции «Эхо Москвы», которая с 1991 г., формально оставаясь государственным ресурсом (с учетом того, что большую часть акций ЗАО «Эхо Москвы» контролирует холдинг «Газпром-Медиа»), фактически, представляет собой площадку для выражения самых разных точек зрения, в том числе и резко критических по отношению к власти. В значительной мере такое положение обусловлено менеджментом и дипломатическими усилиями главного редактора Алексея Венедиктова, а также негласным допущением данного феномена главой государства и другими представителями руководства страны.

Государство в лице его различных органов власти, в том числе региональных, контролирует и подавляющее большинство печатных изданий, популярность которых заметно убывает. Наиболее крупные печатные издания, имеющие пока возможности для распространения на всей (или почти на всей) территории страны — «Комсомольская правда», «Аргументы и факты» — не публикуют никаких материалов, содержащих критику политики государства в каких-либо областях, демонстрируя полную политическую лояльность.

При этом с политической тематикой связана совсем небольшая часть объема публикуемой этими изданиями информации. В основном, это материалы, характерные для бульварной прессы. И это условие выхода хоть на какую-то прибыльность. «Аргументы и факты» в реальности финансируются мэрией Москвы и уже давно не являются прибыльным изданием. Издательский дом «Комсомольская правда» остается прибыльным активом и контролируется группой предпринимателей.

Печатные издания, сохраняющие значительную аудиторию и определенную независимость от государства, можно буквально пересчитать по пальцам: в частности, это МК («Московский комсомолец»), «Новая газета», «Независимая газета» и некоторые другие издания.

Так или иначе, но они, «Эхо Москвы» и еще десяток интернет-ресурсов позволяют говорить о все еще существующем коридоре свободы в медиапространстве страны.

Тиражи газет не всегда можно определить точно, редакции сообщают не самые точные цифры, но можно понять, что лидером является «Комсомольская правда» с общим тиражом (московский и все региональные выпуски) около 10 млн экземпляров. У МК тираж московского выпуска по субботам может достигать 500 тысяч, но в регионах обычно по несколько тысяч. Все печатные издания имеют свои сайты в Интернете и ведут учет просмотрам.

Редакции точно знают, что на страницах газет помещать негласно запрещено: какую бы то ни было критику главы государства, информацию о его предполагаемом имуществе и членах семьи, критику в адрес ФСБ и вообще спецслужб, упоминания о Крыме как части Украины, вообще рассуждения о том, что Республика Крым была отделена от Украины вопреки международному праву. Авторов подобных публикаций могут ожидать уголовные дела (по любым статьям).

Цензуры как требования государственных органов о предварительном согласовании публикации практически давно не существует. Может быть, за исключением некоторых государственных телеканалов. Таким образом, данная формулировка закона давно устарела. Термин «цензура» нуждается в обновлении, поскольку само явление цензурирования (вмешательства государства в работу информационного ресурса) существует. Чаще всего оно означает набор высказанных или подразумеваемых угроз в адрес журналиста или редакции. Речь может идти об угрозе увольнения, заведения уголовного дела или причинения вреда здоровью. В ряде случаев, как известно, журналисты и редакторы становились жертвами наемных убийц (не всегда, впрочем, связанных с государством). Теоретический вопрос о том, можно ли считать такие угрозы цензурой остается открытым, но, в сущности, он важен лишь для теоретиков права.

Формой цензуры следует признать и создание представителями государства технических препятствий для теле- и радиовещания неугодных теле- и радиопрограмм (каналов). Это нововведение в цензурной сфере, связанное с технологическими особенностями современных массовых коммуникаций. Хотя в конечном счете это следует признать силовым воздействием на редакции. Так, в январе 2014 г. редакция телеканала «Дождь», быстро нарастившего популярность, была обвинена (сначала журналистами государственных СМИ, потом представителями госструктур) в вынесении в качестве предмета обсуждения (и опроса телезрителей) вопроса о ленинградской блокаде. Почти сразу же спутниковые и кабельные операторы, до этого заключившие договоры с телеканалом, начали «отключать» телеканал — приостанавливать использование лицензии на трансляцию в своих кабельных сетях. Это следовало понимать как выражение ими возмущения по поводу неуместного вопроса. На самом деле, судя по свидетельствам самих представителей операторов, на них оказывалось давление со стороны руководства Роскомнадзора, ссылавшегося на еще более высокое начальство. Ссылка на «недопустимый вопрос» использовалась как повод. От «Дождя», таким образом, отказались все операторы. Телеканал после этого сохранил лишь вещание в интернете (но все же не был ликвидирован).

Примерно в этот же период разворачивалась история с ликвидацией томской телекомпании ТВ-2. Будучи региональным телеканалом (и новостным агентством), ТВ2 к 2014 году заслужил репутацию СМИ, способного на критику как региональных, так и федеральных властей. Критика эта обычно не носила радикального или политического характера, но у властей накопилось раздражение. В апреле 2014 г. ТВ2 вынужден был прервать передачи из-за выхода из строя фидера (кабеля, передающего телевизионный сигнал), а представители кампании, обеспечивающей связь, никак не могли в течении месяца устранить неполадку. В мае ТВ2 получил предупреждение от Роскомнадзора в связи с нарушением условий лицензии — передачи телеканала не выходили в эфир более месяца. Передачи возобновились в июне, однако в ноябре Областной радиотелевизионный передающий центр уведомил телекомпанию о том, что договор вещания между ТВ2 и телерадиовещательной сетью не будет продлён на 2015 год. Уже без объяснения причин. С 1 января 2015 года вещание ТВ2 было отключено.

Интересно, что именно журналисты ТВ2 были инициаторами идеи «Бессмертного полка», народных шествий с портретами родственников-участников Великой Отечественной войны — идеи, которая необычайно понравилась в Кремле. Это редакции не помогло.

Особые случаи — давление на информационные ресурсы, которые правящая в России группа рассматривает в качестве инструментов реальной политической оппозиции. Интернет-сайт «Фонда борьбы с коррупцией» (ФБК) несколько лет был самым эффективным оппозиционным изданием, но в 2019 г. был внесен в реестр «иностранных СМИ, выполняющих функции иностранного агента», а в 2021 г. по требованию прокуратуры ФБК был признан «экстремистской организацией» и ликвидирован.

Под надуманными предлогами не были зарегистрированы как СМИ некоторые издания, в создании которых принимали участие Алексей Навальный и Дмитрий Гудков, которых власть рассматривает как неприемлемых оппонентов.

Основной объем информации, отражающей борьбу мнений и политических позиций в стране, приходится уже на интернет-ресурсы. У подавляющего большинства таких ресурсов частные владельцы. Но ряд наиболее популярных интернет-ресурсов, изначально создававшихся частными лицами и сохранявшими определенную независимость от государства (например, Лента.ру и другие) перешли под контроль государства.

Примерно до 2012 г. интернет-издания («сетевые издания» по терминологии Закона о СМИ) были в целом свободны от ограничений, действовавших в отношении традиционных (печатных и эфирных) СМИ. С 2012–2013 гг. государство взялось за них.

2. Законодательные основы ограничений свободы массовой информации

Российское законодательство содержит целую систему норм, регулирующих отношения, связанные со свободой массовой информации, налагающих на информационные ресурсы густую сеть ограничений. Такой подход принят в некоторых европейских государствах (в США, как известно, используется другой подход), но, пожалуй, российские законы отличаются редкостной дотошностью, если говорить именно о запретах и ограничениях.

Закон о СМИ в специальной статье 4 перечисляет виды «злоупотреблений свободой массовой информации», которые могут служить основанием для установления запретов на распространение определенной информацией. Изначально эта статья была очень короткой, предусматривая лишь запрет на «использование средств массовой информации в целях совершения уголовно наказуемых деяний». Позже она разрослась, поскольку с 1995 года депутаты разных созывов стремились к тому, чтобы обязательно указать в законе конкретные виды запрещенной информации, несмотря на то, они в основном охватывались емкой первоначальной формулировкой. Таким образом, оказались, в частности, специально выделены призывы к осуществлению террористической деятельности или публичные оправдания терроризма, экстремистские материалы, а также материалы, содержащие нецензурную брань. Эта же статья стала касаться информации, распространяемой на определенных в законе условиях, несоблюдение которой влечет административную ответственность: например, информации о запрещенных судом общественных объединениях без указания на то, что они признаны экстремистскими (террористическими), а их деятельность запрещена.

Последней порцией в этом ряду запретов стал запрет на распространение информации об организациях и физических лицах, внесенных в реестры организаций и физических лиц, «выполняющих функции иностранного агента», без указания на то, что они находятся в данных реестрах.

Позже, в 2006 г. был принят Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и защите информации» (далее — Закон об информации; указанные законы мы будем именовать «базовыми»), в который также стали вноситься различные ограничения и запреты на распространение информации определенного содержания. Быстрое увеличение числа запретов началось примерно с 2012 г. Именно с этого периода стали происходить изменения и в характере всего политического режима.

Следует специально отметить, что почти все новеллы-запреты касались уже новых форм распространения массовой информации — интернет-ресурсов: владельцев сайтов, аудиовизуальных сервисов, провайдеров, новостных агрегаторов и т. д. Формально большая часть этих ресурсов не регистрировалась в качестве СМИ. Но это не имело реального значения. Информационную картину в стране определяли уже они, и государство целилось именно в них. Что касается позиции судов, то они даже в случаях, когда в законе говорилось о распространении информации с помощью СМИ, приравнивали к последним любые интернет-ресурсы.

Одним из первых примеров этого подхода стал приговор, вынесенный в 2008 г. Кировским районным судом г. Перми в отношении Дмитрия Ширинкина, обвиненного в соответствии со ст. 207 в заведомо ложном сообщении об акте терроризма, распространенном посредством СМИ. Ширинкин разместил в своем блоге текст, пародирующей угрозу со стороны человека, собирающегося совершить массовое убийство, и суд счел, что текст в интернет-блоге — это то же самое, что текст в СМИ2. Далее такой подход стал для судов общепринятым. При этом блогеры не пользовались правами журналистов, но ответственность несли, в целом, на тех же основаниях, что и сотрудники редакций зарегистрированных СМИ.

Поправки, вносимые в два базовых закона, в определенной мере отражали особенности политической конъюнктуры. Изначально законодатель решил распространить на информацию в Сети те же ограничения, что действовали для информации в СМИ. В новой статье 15.1 Закона об информации, посвященной созданию единого реестра доменных имен, содержащих информацию, распространение которой запрещено, предусматривались те же ограничения, что и в Законе о СМИ. Правда, помимо вполне конкретных видов информации, подлежащей запрету (вроде, оправдания терроризма, нецензурной лексики и др.), там содержалось основание для запрета, которое никак нельзя было признать конкретным: «решение суда о признании информации, распространяемой посредством сети „Интернет“, информацией, распространение которой в Российской Федерации запрещено».

Но так или иначе, данного перечня законодателю вскоре показалось мало.

В декабре 2013 г. в Закон об информации была внесена поправка (статья 15.3), устанавливающая обязанность Роскомнадзора по требованию прокуратуры блокировать интернет-ресурсы, распространяющих информацию, содержащую призывы к массовым беспорядкам, экстремистской деятельности, участию к несогласованным с властями публичным мероприятиям. Отчасти эту поправку можно было увязать с событиями, происходившими тогда в Киеве. В то же время, блокировать интернет-ресурсы, в соответствии с поправкой теперь можно было и за распространение материалов организации, признанной нежелательной.

Данная статья была применена уже через пару месяцев в отношении ряда интернет-ресурсов, выражавшими в той или иной мере взгляды политической оппозиции: Грани.ру, Каспаров.ру, Ежедневного журнала и блога Алексея Навального. Все эти информационные ресурсы были заблокированы. Активист одной из незарегистрированных партий Павел Рассудов в начале 2014 г. обратился в Тверской суд, обращая его внимание на то, что никаких оснований, предусмотренных новой статьей для блокировки не было: упомянутые интернет-ресурсы не размещали призывов к каким-либо акциям и какой-либо информации экстремистского содержания (исходя из видов экстремистской деятельности, перечисленных в Федеральном законе «О противодействии экстремизму»). Интересно, что представитель прокуратуры и не пытался доказывать обратное. «Какая именно информация с приведенных скриншотов была противоправной, прокурор пояснить не смогла и даже заметила, что отдельно взятые материалы могут не содержать ничего „крамольного“. „Но если не рассматривать их в отрыве от контекста, ясно, что весь сайт направлен на призывы к противоправным действиям“, — заявила прокурор»3.

Для суда этого довода оказалось достаточно: в июне 2014 г. он отказал в удовлетворении иска Рассудова. В общем, это показало, что нормы установленного запрета будут использоваться активно и трактоваться предельно широко, а суды всегда будут на стороне прокуратуры.

С тех пор заблокированными оказались тысячи интернет-ресурсов. В немногих случаях их владельцы пытались обжаловать решения Роскомнадзора о блокировках: мы рассмотрим некоторые такие случаи ниже.

Далее в Закон об информации запрещающие нормы вводились едва ли не каждый год. Пользуясь известной метафорой, можно сказать, что запреты и ограничения сыпались как горох. В ноябре 2014 г. была введена статья 15.6, устанавливающая возможность блокировки сайтов, на которых неоднократно и неправомерно размещалась информация, содержащая объекты авторских или смежных прав. В июне 2016 г. появилась статья, устанавливающая правовое положение и основания для ответственности новостных агрегаторов. На них были наложены точно такие же ограничения, как и на СМИ (в упомянутой выше ст. 4 Закона о СМИ). Помимо того, было запрещено «использование новостного агрегатора в целях сокрытия или фальсификации общественно значимых сведений, распространения недостоверной общественно значимой новостной информации под видом достоверных сообщений». В новой статье было также указано, что «нарушение владельцем новостного агрегатора требований настоящей статьи влечет за собой уголовную, административную или иную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации».

В мае 2017 г. появилась статья 10.5, устанавливающая точно такие же требования к владельцам аудиовизуальных сервисов (кроме требования о проверке достоверности размещаемой информации).

Впрочем, в этот же период в Сети появилось немало ресурсов, позволяющих обходить блокировки и получать доступ к запрещенной информации. Эти возможности активно использовались пользователями. В этой связи в июле 2017 г. в Закон об информации была внесена новая статья 15.8, направленная уже против провайдеров, содействующих доступу к заблокированным ресурсам.

В 2019–2021 гг. после президентских выборов 2018 г. и, возможно, в связи с тем, что в российском секторе Сети стало появляться значительно больше, чем раньше, материалов, резко критикующих власть, в названный закон было внесено несколько новых весьма характерных статей.

В марте 2019 г. в Законе об информации появилась статья 15.1-1, позволяющая блокировать информацию, выражающую «в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам Российской Федерации, Конституции Российской Федерации или органам, осуществляющим государственную власть в Российской Федерации».

Но этого ограничения оказалось мало, поскольку в Сети появилось немало критических высказываний в адрес представителей власти, содержащих обвинения в воровстве, коррупции, злоупотреблении служебным положением и т. п. Судя по всему, именно в этой связи законодатели оперативно ввели в закон новую норму (статью под трудновоспроизводимым номером 15.1-2), устанавливающую основания для блокировки ресурсов, содержащих «недостоверную информацию, которая порочит честь и достоинство гражданина (физического лица) или подрывает его репутацию и связана с обвинением гражданина (физического лица) в совершении преступления».

В декабре 2019 г. новая статья 15.9 Закона об информации установила возможность блокировки сайтов иностранных СМИ, «выполняющих функции иностранного агента», а также сайтов российских СМИ, учрежденных таким иностранным СМИ.

В декабре 2020 г. была введена норма, распространяющая запреты и ограничения, установленные для СМИ, новостных агрегаторов и аудиовизуальных сервисов на распространение информации в социальных сетях.

В марте 2021 г. появилась норма, предусматривающая право избирательных комиссий обращаться в Роскомнадзор с просьбой о блокировке интернет-ресурсов, которые по их мнению, распространяли информацию, нарушающую законодательство о выборах и референдумах.

Закон о СМИ в этот же период изменялся незначительно. Там, в частности, появились нормы об иностранных СМИ, выполняющих функции иностранного агента, а также о физических лицах, получивших статус «иностранных СМИ, выполняющих функцию иностранного агента». Последняя формулировка звучала нелепо и явно противоречила нормам этого же закона, определявшего СМИ как «форму распространения массовой информации».

Были созданы соответствующие реестры. В качестве условия для включения в эти реестры было предусмотрено получение «денежных средств и (или) иного имущества от иностранных государств, их государственных органов, международных и иностранных организаций, иностранных граждан, лиц без гражданства либо уполномоченных ими лиц и (или) от российских юридических лиц, получающих денежные средства и (или) иное имущество от указанных источников». Включенные в реестр СМИ обязаны маркировать любую свою продукцию надписью, сообщающей о соответствующем статусе «СМИ, выполняющего функцию иностранного агента», а также представлять отчеты о своей финансовой деятельности.

Вскоре выяснилось, что данную норму Роскомнадзор толкует предельно широко. О практике ее применения чуть ниже.

Говоря о нормах базовых законов, устанавливающих ограничения и запреты, необходимо сказать и о нормах Уголовного кодекса РФ, корреспондирующих указанным запретам. Если блокировку информационных ресурсов можно счесть формой информационной ответственности (мы полагаем, что данный вид ответственности может быть выделен), и этот вид ответственности применяется сейчас в России наиболее часто, то традиционная уголовная ответственность также применялась достаточно широко. Наиболее часто в случаях выявления правоохранительными органами высказываний, признаваемых «экстремистскими», применяется ст. 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства». Данный состав подразумевает действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично, в том числе с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть «Интернет». Наиболее серьезной правовой проблемой, связанной с применением данной статьи, остается понятие «какой-либо социальной группы», которая может толковаться судами предельно широко. Таким образом, экстремистскими могли быть признаны критические высказывания в адрес полиции, работников прокуратуры, чиновничества.

Также в подобных случаях применялась ст. 280 УК РФ («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»).

Корреспондирующими нормами по отношению к упомянутой выше статье 15.1-1 Закона об информации, позволяющей блокировать информацию, выражающую «в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, явное неуважение к обществу, государству… или органам, осуществляющим государственную власть в Российской Федерации», являются части 3–5 статьи 20.1 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (мелкое хулиганство). За последние три года в соответствии с ней было привлечено к административной ответственности около сотни владельцев сайтов или пользователей Сети, оставивших на различных сайтах комментарии или графические изображения.

Рассмотрим теперь некоторые аспекты правоприменительной практики.

3. Ограничение свободы массовой информации: правоприменительная практика

Прежде всего — об уголовном преследовании за публикации в интернет-ресурсах и СМИ. Следует, прежде всего, отметить, что в подавляющем большинстве случаев речь идет именно о публикациях в Сети — чаще всего в социальных сетях, и прежде всего, в сети «ВКонтакте», а также (реже) в группах в WhatsApp.

Обратимся к данным за 2019–2020 гг., опубликованным аналитическим центром «Сова», который уже на протяжении многих лет ведет учет и анализ дел, возбужденных в соответствии со ст. 280 и 282 УК РФ. В отчете центра говорится: «В 2020 году количество приговоров, вынесенных за „экстремистские высказывания“ (возбуждение ненависти, призывы к экстремистским или террористическим действиям и т. д.), по нашим неполным данным, немного увеличилось по сравнению с тем, что было годом ранее. Центру „Сова“ известно о 99 приговорах против 111 человек в 49 регионах страны. За 2019 год мы знаем о 73 таких приговорах против 79 человек в 47 регионах».

Тут следует оговориться: высказывания, за которые их авторы были привлечены к ответственности, были размещены не только в СМИ, но также и в других источниках. (Например, в ксенофобской книге «Слово и дело Ивана Грозного», автор и распространители которой были приговорены к условным срокам.)

Согласно данным Верховного Суда, наибольшее число уголовных приговоров за указанный период было вынесено по ст. 280 УК («Призывы к осуществлению экстремистской деятельности»): за первые шесть месяцев 2020 года были осуждены 80 человек (из них у 68 осужденных это была основная статья обвинения). Далее следует ст. 205.2 УК («Пропаганда терроризма») — 73 осужденных в первой половине 2020 года (у 58 — основная)4. Количество осужденных по другим статьям значительно меньше: по ст. 280.1 («Призывы к сепаратизму») был вынесен один приговор, три человека были осуждены по ст. 354.1 («Реабилитация нацизма»), один — по ч. 1 ст. 148 УК («Оскорбление чувств верующих»), три — по ст. 282 УК («Возбуждение ненависти»)5.

С 2021 г. активно заработала норма закона о СМИ о наделении информационных ресурсов статусом «иностранного СМИ, выполняющего функцию иностранного агента». Главный смысл маркировки информационной продукции, предусмотренной данной нормой, заключался, как можно было понять, в том, чтобы опорочить СМИ в глазах его аудитории, унизить и стигматизировать его. В соответствующий реестр были, в частности, включены телеканал «Дождь», информационное агентство «Росбалт», интернет-издания «Медуза», «Зона права», The Insider и другие информационные ресурсы. При этом работа данных изданий не была прервана, но была затруднена. Определяя «иностранное финансирование» «Росбалта», Минюст усмотрел его, в частности, в средствах, полученных информационным агентством от центра «Сова» (ранее признанного организацией, исполняющей функции иностранного агента) за аренду помещения для проведения конференции.

Но все же наиболее часто по отношению к информационным ресурсам в сети интернет, вызвавшим недовольство государственных органов, применяется такая мера как «ограничение доступа» по требованию Роскомнадзора, то есть блокировка ресурса. Поскольку она предусмотрена специальным Законом об информации, а не Кодексом об административных правонарушениях, ее следует считать мерой особой, информационной ответственности.

Как было сказано выше, сегодня основной массив информации, связанный с обменом различными мнениями, в том числе по политическим, экономическим и религиозным темам, размещается на интернет-ресурсах. Вопрос о свободе массовой информации сегодня — это прежде всего вопрос о свободе в Сети. Новизна ситуации состоит в том, что обычные граждане-непрофессионалы оказались наделены теми же техническими возможностями для выражения своих мыслей и размышлений, что и работники СМИ. Диапазон средств выражения мнений, в частности, аудиовизуальных средств серьезно расширился.

Насколько можно судить, это озаботило ряд государственных структур, работающих, в частности в сфере безопасности и борьбы с экстремизмом6. Они попытались выработать новый инструментарий с учетом новой фазы информационной революции. Мы говорим сейчас о ситуации в Российской Федерации, хотя, вероятно, речь можно вести и о глобальной тенденции. Можно согласиться с российским автором А.Ефремовым, делающим вывод о том, что «в целом развитие правового регулирования в сфере новых информационных технологий, а также практика их применения в разных странах сопряжены с нарушениями фундаментальных прав человека»7.

Итак, обратимся к правовым аспектам такого вида радикального ограничения деятельности интернет-ресурсов как блокировка сайтов либо их отдельных страниц. Совсем недавно Европейским судом по правам человека было вынесено сразу несколько решений по делам, связанных с жалобами именно российских заявителей на блокировку интернет-ресурсов8. Данные решения представляют, по нашему мнению, существенный интерес. Мы рассмотрим их подробнее, поскольку они в полной мере демонстрируют подход к делам о блокировке в российских национальных судах.

Подчеркнем тут, что за восемь лет действия соответствующей нормы были заблокированы тысячи интернет-ресурсов, но удобнее рассмотреть именно те случаи, когда заявители, пройдя все российские судебные инстанции, дошли до Европейского суда.

Правовое значение тут имеют несколько аспектов, связанных действиями государственных органов, направленными на ограничение доступа к определенным материалам в сети. Во-первых, необходима правовая оценка того, идет ли речь о сайте в целом либо об отдельных его страницах или фрагментах. Статья 2 Федерального закона «Об информации…» позволяет дифференцировать сайт в целом и его сегменты. Важно выяснить, подвергается ли блокировке сайт полностью, либо отдельная его страница. Во-вторых, необходима правовая оценка действий власти после того как отмеченные нарушения были устранены: были удалены либо исправлены определенные тексты или изображения. Почему в подобных случаях блокировка не снимается?

Упомянутые выше дела, связанные с блокировкой интернет-ресурсов и рассмотренные Европейским судом в один день, привели к схожим результатам: в каждом из четырех случаев суд признал, что Россия нарушила ст. 10 (право на свободу выражения мнения) и в совокупности с ней ст. 13 (право на эффективное средство правовой защиты).

Начнем с рассмотрения дела «Булгаков против России». Жалоба в ЕСПЧ была направлена Евгением Булгаковым, владельцем и администратором сайта «Мировоззрение Русской цивилизации»(razumei.ru)9. Данный сайт был заблокирован интернет-провайдером, исполнявшим решение Кировского районного суда г.Ростова-на-Дону от 12 апреля 2012 г., согласно которому на сайте была размещена ссылка на работу, ранее признанную экстремистским материалом — книгу В.Емельянова «Десионизация». Решение районного суда было основано на ч. 6 ст. 10 Закона об информации. Заявитель, узнав о блокировке в 2013 году (судя по всему, он сам долго не обращался к своему сайту), запрещенную книгу немедленно удалил. После этого он потребовал от провайдера восстановить доступ к сайту, однако получил отказ. Дело было в том, что районный суд определил и способ применения блокировки, предписав блокировку запрещенного контента путем запрета доступа ко всему сайту. Нужно признать, что подобный способ блокировки, не позволяющий пользователям подключиться к сайту, размещенному по определенному адресу цифровой сети (IP-адресу), широко применяется в российской практике взаимодействия интернет-сообщества и контролирующих органов.

Булгаков выиграл дело в Савеловском суде Москвы, вынесшим решение об отмене блокировки сайта с учетом удаления запрещенного материала. Но это решение было отменено Московским городским судом, который указал, что первоначальное решение ростовского суда касалось блокировки IP-адреса, а не конкретной страницы. Доводы заявителя о том, что речь шла о конкретной, единичной работе, ссылка на которую была на одной странице сайта, не были приняты во внимание.

Одновременно Булгаков подал апелляционную жалобу на решение ростовского суда: в ней он указал, что решение о блокировке принималось без его участия в процессе, и что, по сути дела, провайдер и суд обсуждали его действия без него. Но жалоба была отклонена областным судом, указавшим на то что ответчиком по иску был не Булгаков, а провайдер. Суд также сообщил, что не располагает доказательствами того, что книга с сайта удалена.

После этого заявитель обратился в Европейский Суд. Его жалоба была рассмотрена в 2020 году. Нужно отметить, что само по себе решение о блокировании материала, признанного экстремистским, ЕСПЧ признал основанным на законе10. Однако он поставил под вопрос способ блокировки запрещенного контента. ЕСПЧ учел предположение заявителя о том, что ростовскому суду, возможно, не хватило технических знаний для того, чтобы понять, что не следует блокировать IP-адрес в то время, когда можно было ограничиться блокировкой страницы сайта. Это предположение ЕСПЧ счел, исходя из практики, вполне соответствующим действительности11. Европейский Суд сослался также на ст. 10 российского закон об информации, согласно которой блокировке могут подвергаться только материалы, за распространение следует административная или уголовная ответственность, а не сайты в целом.

Рассматривая процедуру принятия решения о блокировке, ЕСПЧ указал на неправомерность непривлечения к процессу заявителя — владельца и администратора сайта. Европейский суд отметил, что привлечение в качестве ответчика провайдера (а не владельца сайта) лишило процесс состязательности, так как провайдер осуществляет лишь техническую функцию по обеспечению доступа к миллионам сайтов, не осведомлен подробно об их содержании и не имеет правовых ресурсов, чтобы защищать каждый конкретный сайт12.

Европейский суд указал на то, что блокирование интернет-ресурса является крайней мерой, которую можно сравнить с запретом печатного издания или телеканала. Такая мера не могла быть оправданна с учетом того, что запрещенным оказывался доступ ко всем материалам интернет-ресурса, а не только к тому, который и был признан незаконным.

ЕСПЧ также обратил внимание на то, что факт удаления запрещенного контента был установлен Савеловским судом Москвы. Однако и после этого доступ к сайту не был восстановлен13.

В итоге Европейский Суд пришел к выводу, что вмешательство, связанное с применением процедуры, предусмотренной ч. 6 ст. 10 Закона об информации, имело чрезмерные и произвольные последствия и что законодательство Российской Федерации не предоставило заявителю такую степень защиты от злоупотреблений, на которую у него было право в силу верховенства права в демократическом обществе. Следовательно, допущенное вмешательство не было «предусмотрено законом».

Другое дело, «Энгельс против России»14, во многих отношениях было аналогично делу, рассмотренному выше, но его особенностью было то, что контент, признанный запрещенным, не соответствовал никаким критериям экстремистских и иных запрещаемых материалов, и в реальности представлял сведения технического характера. Грегори (Григорий) Энгельс, владелец домена rublacklist.net обратился с жалобой в суд в связи с блокировкой страницы, содержащей технические рекомендации по обходу блокировок, размещенной на сайте «Роскомсвобода». В 2015 г. решение о блокировке данной страницы принял городской суд г. Анапа, удовлетворив иск прокуратуры. Последняя аргументировала свои требования тем, что благодаря указанным рекомендациям пользователи могут получить доступ к сайтам экстремистской направленности. Процесс проходил без участия владельцев «Роскомсвободы», которых прокуратура не сочла нужны уведомить.

«Роскомсвобода» удалила спорную страницу и обратилась с жалобой в Краснодарский краевой суд, указывая на то, что не участвовала в процессе, связанном с блокировкой. Краевой суд жалобу отклонил.

Рассматривая жалобу Энгельса, ЕСПЧ уделил особое внимание анализу п. 2 ч. 5 ст. 15.1 Закона об информации, по которому основанием для блокировки может стать «решение суда о признании информации, распространяемой посредством сети „Интернет“, информацией, распространение которой в Российской Федерации запрещено». ЕСПЧ указал на то, что данная формулировка, являясь предельно широкой, открывает простор для любого произвольного ограничения: пользователь никак не может предвидеть ее действия и, таким образом, их корректировать15.

Отметим, что в пп. 1 п. 5 указанной статьи закона содержится перечень оснований для включения в реестр сайтов, содержащих информацию, распространение которой запрещено. Но ни на одно из этих оснований (например, наличие информации о способах изготовления наркотических веществ, способах совершения самоубийств, детскую порнографию и т. д.) Анапский суд не сослался.

Европейский суд пришел к выводу, что публикация технических рекомендаций, связанных с обходом блокировок, не может быть приравнена или сведена к средствам доступа к экстремистским материалам. Такая информация может также служить в качестве инструментов связи между удаленными серверами, средством ускорения передачи данных и т. д.16 (Отметим все же при этом, что подобную информацию также нередко рассматривают в контексте так называемого цифрового пиратства17).

ЕСПЧ, сославшись на документы комиссии ООН по правам человека, отметил, что информационные технологии, вообще, нейтральны с политической точки зрения. Как типографский станок, так и интернет может быть использован для самых разных целей. Но Анапский суд этого не учел. Запрет информации о технологиях доступа к другой онлайн-информации на том основании, что они могут в отдельных случаях упростить доступ к экстремистским материалам — примерно то же самое, что запрет принтеров и копировальных машин, которые также можно использовать для печатания таких материалов. В связи с этим, поскольку блокировка была проведена в отсутствие в России специальной законодательной базы, регулирующей эту проблему, ЕСПЧ расценил ее как произвольную.

Кроме того, Европейский суд, как в деле Булгакова, отметил, что российское законодательство не предоставило владельцам сайтов достаточных процедурных гарантий защиты от произвольного вмешательства в их право на свободу выражения мнения, не была обеспечена состязательность процесса. Европейский суд, таким образом, решил, что вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения не было основано на законе.

Дело «Харитонов против России»18 отличалось от первых двух тем, что, собственно, к содержанию сайта Владимира Харитонова, исполнительного директора Ассоциации интернет-изданий и владельца сайта «Новости электронного книгоиздания» (digital-books.ru) у государственных органов претензий не было. Блокировка была в декабре 2012 г. произведена по инициативе ФСКН (Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, которая была упразднена в 2016 году) и была направлена против сайта «Растаманские сказки». Однако IP-адрес сайта Харитонова совпадал с IP сайта «Растаманские сказки» (оба сайта обслуживал хостинг-провайдер DreamHost). Харитонов обжаловал блокировку в июне 2013 г. в Таганском районном суде, но суд решил, что Роскомнадзор, выполнявший требование ФСКН, действовал в пределах своих полномочий. Мосгорсуд оставил данное решение в силе. Оба суда даже не интересовались содержанием интернет-ресурса Харитонова. Их внимание не привлекло то, что его ресурс был заблокирован без всяких оснований, как бы заодно с другими.

Данная проблема могла бы привлечь внимание Конституционного Суда Российской Федерации, куда Харитонов обратился сразу после отклонения его апелляционной жалобы. По нашему мнению, Конституционный Суд мог бы попытаться раскрыть конституционно-правовой смысл п. 2 ч. 2 ст. 15.119 Закона об информации с тем, чтобы суды интерпретировали его в целях обеспечения возможности адресной блокировки именно того сайта, на котором был обнаружен незаконный материал. По нашему мнению, Конституционный Суд мог бы обратить внимание на то, что блокирование интернет-ресурсов только на основании IР-адреса в реальности приводит к необоснованным ограничениям прав лиц, не имеющих никакого отношения к незаконному контенту. Разумеется, никто не ждал бы от Конституционного Суда рекомендаций по технической стороне решений данной проблемы. Но важным фактором была бы его правовая позиция, на основании которой Роскомнадзор должен был бы как-то скорректировать свою практику, выработав, возможно, новые методы адресной блокировки.

Однако, Конституционный Суд подошел к жалобе Харитонова сугубо формально20. Из его определения можно сделать вывод, что суть проблемы заявителя, оказавшегося жертвой блокировки наряду с другими владельцами сайтов без всякого основания, судьям была вполне понятна: «Заявитель утверждает, что предусмотренная оспариваемыми законоположениями возможность блокировки сетевого адреса, по которому осуществляется доступ к сайту, содержащему запрещенную в Российской Федерации информацию, одновременно приводит и к ограничению доступа к сайтам, доступ к которым осуществляется по тому же сетевому адресу и которые не содержат подобной информации. По мнению заявителя, в указанном случае владельцы сайтов, не содержащих запрещенной информации, лишаются права распространять незапрещенную информацию законным способом и фактически подвергаются мерам юридической ответственности при отсутствии правонарушения…»

Однако, по мнению Конституционного Суда, все дело было лишь в «ненадлежащих действиях (бездействии) обслуживающего» указанных владельцев сайтов провайдера хостинга. Последний, согласно закону, должен был проинформировать обслуживаемого им владельца сайта о необходимости удалить незаконный контент.

Но Конституционный Суд не попытался ответить на вопрос, каким образом надлежит защищать права тех владельцев сайтов, которые, не имея никакого отношения к незаконному контенту, ничего не могли сделать, независимо от того, предупредил ли их провайдер хостинга. В данном определении, таким образом, не был предложен механизм защиты прав.

Европейский суд, куда в итоге обратился Харитонов, прежде всего, констатировал тот факт, что сайт заявителя не содержал никакого незаконного контента и попал под блокировку лишь по той причине, что имел тот же IP-адрес, что и сайт с «Растаманскими сказками», которые и содержали контент, привлекший внимание ФСКН. Но, таким образом, вмешательство в право Харитонова на свободу выражения мнения вообще невозможно было обосновать ст. 15.1 закона об информации21.

Интересен разбор Европейским судом технического аспекта действий Роскомнадзора. Нужно отметить важность этого анализа с учетом того, что национальные суды все еще не всегда понимают, что имеют дело с новой тенденцией в развитии информационных отношений и новыми угрозами для прав и свобод22. Блокировка сайта Харитонова была автоматическим следствием решения Роскомнадзора добавить IP-адрес другого сайта в реестр запрещенных. В результате этого решения одномоментно была заблокирована целая группа сайтов, размещенных DreamHost на одном IP-адресе. В общем, случай представляется вопиющим, и тем более интересно, что на него никак не отреагировали российские суды. Они, по сути дела, не проверили ни законность, ни пропорциональность такой меры как блокировка целой группы сайтов23. Европейский суд отметил, что виртуальный хостинг, при котором сайты находятся на одном сервере, явление, которое встречается довольно часто. Такое решение особенно популярно у веб-ресурсов малого и среднего размера. Их владельцы могут и не знать о контенте сайтов-соседей по хостингу. Хостер, который в данном случае является нероссийской компанией, работающей вне российской юрисдикции, не обязан выполнять нормы российского закона в части определения незаконного контента. Таким образом, пользователь любого такого виртуального хостинга рискует попасть в ситуацию, когда другой сайт на хостинге блокируется российскими властями, но ни его хозяева, ни хостер не удаляют запрещенную информацию.

ЕСПЧ отметил, что решение ФСКН и последовавшее за ним решение Роскомнадзора о блокировке принимались без уведомления потенциально заинтересованных сторон; блокировка не была санкционирована судом или аналогичным независимым органом, где заинтересованные лица могли бы выразить свое отношение к ней; Роскомнадзор не оценивал потенциальное воздействие блокировки. Как признала российская сторона разбирательства в ЕСПЧ, по закону Роскомнадзор не был обязан оценивать побочные эффекты блокировки по IP, хотя сделать это можно при помощи простейших сетевых инструментов (поиск доменов по IP).

Харитонов так и не получил доступа к решению о блокировке: оно не было представлено в суде, ходатайство Харитонова о его запросе и оглашении суд отклонил24.

Наконец, с точки зрения ЕСПЧ, российские суды не взвешивали интересы сторон, в частности, не оценивали необходимость блокировки всех сайтов с одним IP. Они не использовали постановление Верховного суда Российской Федерации, в котором говорится о применении требований Европейской конвенции по правам человека в трактовке ЕСПЧ. Суды ограничились указанием на то, что Роскомнадзор действовал в пределах своих полномочий, а должны были принять во внимание и тот факт, что блокировка затрагивала большие объемы информации, существенно ограничивала права пользователей интернета и повлекла за собой заметные побочные эффекты.

Таким образом, заявил ЕСПЧ, применение ст. 15.1 Закона об информации в случае Харитонова не удовлетворяло критерию предсказуемости, заявителю не была обеспечена достаточная защита от злоупотреблений, и, следовательно, вмешательство в его право на свободу выражения мнения не было основано на законе25.

Нужно отметить, что данное решение Европейского суда находится в ряду других его подобных решений, которыми ЕСПЧ пытался защитить свободу интернет-ресурсов от произвольных блокировок26. Заметим тут, что немало подобных жалоб поступило от заявителей из Турции.

Несколько слов о привлечении к ответственности представителей традиционных средств массовой информации — чаще всего под этим понятием понимают печатные издания. На наш взгляд, важно обратить специальное внимание на положение провинциальных журналистов и их особую уязвимость в конфликтах с властями. В российских регионах печатные издания все еще играют достаточно заметную роль (хотя, и она постепенно слабеет).

Речь идёт о конфликтах глав регионов (либо членов местной политико-административной элиты) с региональными СМИ и их журналистами, пытающимися в той или иной мере критиковать власть. Подобная критика становится всё более опасной для журналистов. Соответственно серьёзные трудности в работе может испытывать любое издание, которое губернатор, администрация либо представители силовых структур считают недостаточно лояльным. История отечественной журналистики последних 10–15 лет включает немало эпизодов, когда против неугодных журналистов (редакторов) областных либо республиканских СМИ возбуждали уголовные дела в прямой связи с их профессиональной деятельностью.

Отношения власти и прессы в этих случаях складывались в рамках вполне традиционной или, точнее, архаичной модели. Административная верхушка региона обычно полагает, что вправе осуществлять контроль над наиболее популярными печатными изданиями и телеканалами. Уклонение от этой роли главных редакторов и журналистов воспринимается как бунт или, по крайней мере, как недопустимая вольность.

Как отмечают В. И. Бакштановский и М. В. Богданова, «многие признаки актуальной ситуации в профессии противостоят ценностям профессиональной этики журналиста. Противостоят системно. И противостоят не пассивно, но, вполне можно сказать, разрушают этику профессии…»27.

В то время как политологи, характеризуя современное состояние медиапространства, говорят о «ликвидации монополии институциональных средств массовой информации»28, в российской глубинке эти самые «институциональные СМИ» в лице крупных и небольших областных газет всё ещё ведут тяжёлую борьбу за свободу выражения мнений. Региональные администрации в этой борьбе опираются на силовые структуры.

Многие журналисты были привлечены к уголовной ответственности: в осуществляемой ими профессиональной деятельности правоохранительные органы нередко усматривали составы преступлений, предусмотренные Уголовным кодексом Российской Федерации. Достаточно часто при этом использовались нормы статей 129, а затем 128.1 (клевета), 319 (оскорбление представителя власти), а также 163 (вымогательство).

На основании таких обвинений были осуждены многие журналисты, хорошо известные в своих регионах. Например, Маргарита Ефремова из Ростова-на-Дону (газета «Южный Федеральный»), Александр Андронюк из Арзамаса (газета «Арзамасские вести»), Игорь Рудников (газета «Новые колёса») и другие.

Наиболее вопиющим выглядит случай с Игорем Рудниковым, журналистом из Калининграда. Он получил два образования: он — бывший военный моряк, ставший журналистом. В 1995 году стал учредителем газеты «Новые колеса», очень быстро оказавшейся одним из самых популярных изданий области. Главным тематическим направлением газеты стали разоблачения местных чиновников. Рудников вел также авторскую программу на региональном телевидении, четырежды избирался депутатом Калининградского областного законодательного собрания. Не раз становился жертвой покушений. В последний раз — в 2017 г., когда он получил шесть ударов ножом и чудом выжил. Но не менее опасная ситуация сложилась для него и газеты, когда в конце того же 2017 г. Рудников начал публикацию серии материалов о недвижимости начальника областного следственного комитета. Последний, естественно, сделал все, чтобы против журналиста было возбуждено уголовное дело: местный СК обвинил его в вымогательстве. Рудников более полутора лет провел в предварительном заключении. В его поддержку выступали и российские, и международные журналистские организации, СПЧ при президенте, Московская Хельсинкская группа. Трудно сказать, имело ли это реальное значение. Но в ходе судебного разбирательства выяснилось, что все обвинения строились на крайне зыбких доказательствах. Суд должен был признать, в частности, тот факт, что все компрометирующие начальника СК материалы (например, о вилле на берегу моря) уже были опубликованы «Новыми колесами». В итоге обвинения в вымогательстве с Рудникова были сняты. Однако, поскольку российские суды обычно не оправдывают подсудимых, особенно вступивших в конфликт с силовиками, Рудников 17 июня 2019 г. был осужден за «самоуправство», но освобожден в зале суде.

Разумеется, таких бесстрашных журналистов как Рудников, ничтожно мало. Чаще СМИ сталкиваются с тем, что крупные чиновники обвиняют их в оскорблении, нанесении вреда деловой репутации и т. п., но при этом дело до уголовного преследования не доходит: чиновники удовлетворяются взысканием с журналистов немалых сумм.

В принципе речь тут должна идти о балансе между правом журналиста на свободу выражения мнений и правом должностного лица на защиту деловой репутации и доброго имени. Российские суды достаточно часто игнорируют поиск такого баланса, ограничиваясь тем, что устанавливают ущерб репутации конкретного чиновника. Тема важной общественной роли журналистики, выявляющей злоупотребления власти, российские суды волнует мало. Таким образом, представляемые судами аргументы в защиту чести и достоинства должностных лиц почти всегда имеют преимущественную силу над свободой выражения мнений.

Следует признать, что в таких условиях журналистам и СМИ достаточно сложно отстаивать свою правоту в судебных спорах, когда в роли их оппонентов оказываются представители государственной власти.

Обобщим теперь все сказанное выше о давлении на интернет-ресурсы. В условиях бурного развития новых информационных технологий государство в Российской Федерации — в лице специальных служб и уполномоченных государственных органов — предпринимает беспрецедентные усилия для того, чтобы и в рамках новых информационных отношений сохранить хотя бы частичный контроль за деятельностью новых акторов (блогеров, интернет-СМИ, интернет-платформ и т. д.). При этом силовые структуры практически всегда (за ничтожным исключением) встречают полное понимание судов. Среди норм, регулирующих новую сферу отношений, доминируют нормы ограничительные и запретительные. В целом основания для озабоченности у юристов, занимающихся защитой прав, связанных с новыми информационными технологиями, остаются и усиливаются.


Доктор юридических наук, профессор.
[email protected]

Ключевые слова: Европейский суд, массовая информация, информация, СМИ, сайт, суд, Конституционный Суд, свобода выражения мнения, блокировка интернет-ресурсов.

Аннотация: Закон «О средствах массовой информации» 1991 года — один из старейших законодательных актов постсоветской России. Автор объясняет, как работают СМИ в сегодняшней России, показывает различные формы контроля со стороны государства и комментирует конкретные случаи. Российское законодательство включает систему норм, которые распространяются на свободу прессы и накладывают многочисленные ограничения на информационные ресурсы. По сравнению с аналогичными европейскими нормативными актами, российские законы предусматривают внушительное количество различных запретов и ограничений. В 2012 году наблюдался стремительный рост числа запретов. Одновременно с этим начал меняться характер российского политического режима. Автор комментирует, как в течение последнего десятилетия вносились изменения в соответствующее российское законодательство, и подробно описывает соответствующую российскую судебную практику того времени. Неудивительно, что суды следовали тенденции, заданной российскими законодателями, и были направлены на дальнейшее ограничение свободы прессы.

Примечание редколлегии. Настоящая статья была закончена в январе 2022 года и отражала ситуацию в медиа-пространстве России, а также состояние правового регулирования медиа-отношений на тот момент. Его особенностью было то, что авторитарные черты политического режима были вполне очевидны, но при этом сохранялось определенное (хотя и постоянно сужающееся) пространство свободного обмена мнениями по важным общественным вопросам. После начала в конце февраля 2022 г. войны в Украине ситуация изменилась радикально. Деятельность ряда независимых СМИ были почти сразу прекращена (под различными формальными предлогами), были введено новые нормы в Уголовный кодекс и в Кодекс об административных правонарушения, грозящие преследованием всякому излагающему отличные от официальных взгляды на текущую войну, была, фактически введена военная цензура, хотя и без введения военного положения. Таким образом, как видно теперь, статья описывает ситуацию со свободой массовой информации, которую можно считать «предвоенной». Вероятно, и в этом сегодня также можно усмотреть некоторый познавательный смысл. Поэтому мы ничего не стали менять в данной статье — будущих историков государства и права это, надеемся, устроит.


Freedom of press in the Russian Federation: legislation and case law
Ilya Shablinsky. Professor, postdoctoral degree in law.
[email protected]

Keywords: European Court, mass information, information, media, website, court, Constitutional Court, freedom of expression, blocking of Internet resources.

Abstract: The 1991 Law «On the Freedom of Mass Media” is one of the oldest legislative acts of post-Soviet Russia. The author explains how s media outlets operate in today’s Russia, depicts various forms of control performed by the state and comments on specific cases. Russian legislation includes a system of norms, which apply to the freedom of press and impose numerous restraints on the information resources. Comparing to similar European normative regulations, Russian laws envisage an impressive number of various bans and restrictions. 2012 saw rapid growth of a number of bans; simultaneously, the nature of Russian political regime started to change. The author comments on how the appropriate Russian legislation was amended within the last decade and provides a detailed description of relevant Russian case law of this time. Unsurprisingly, the courts followed the trend set by the Russian lawmakers and aimed at further restriction of freedom of press.

Comments
0
comment
No comments here
Why not start the discussion?