Россия: эмиграция — 2022. Статья первая
После всплеска эмиграционной активности в первые постсоветские годы Россия длительное время не относилась к странам с высоким уровнем числа людей, покидающих страну. Ее масштабы неизвестны, поскольку нет никакой статистики, которая показывала бы число уехавших на постоянное место жительство людей, при этом многие долгие годы живут за рубежом, имея только российский паспорт. Поэтому не случайно, что оценки постсоветской эмиграции колеблются от 1,5 до 10 млн чел. [5; 7] Наиболее реалистичной кажется оценка демографа Михаила Денисенко, который предположил, что это примерно 3 млн россиян [3, с. 10]. По сравнению с многими другими постсоветскими странами эмиграционная активность в России была невысокой, она очень значительно уступала по этому показателю Украине, Молдове, Узбекистану [3, с. 10]. Возможно поэтому проблема эмиграции из России долгое время не вызывала большого научного интереса, только в 2018–2019 годах появились два серьезных исследования: монография Шейлы Пуффер, Даниэля МакКарти и Даниэля Сатински «Hammer & Silicon: The Soviet Diaspora in the US Innovation Economy» [6] и доклад Джона Хёрбста и Сергея Ерофеева «Путинский исход: новая утечка мозгов» Атлантического совета Соединенных Штатов [5]. Тогда же я провела опрос молодых высокообразованных экспатов, который показал, что для них само понятие эмиграции представляется устаревшим, поскольку в ситуации открытых границ люди свободно перемещаются по миру, выбирая страну проживания по собственному желанию [1].
После начала спецоперации в Украине тема эмиграции привлекла большое внимание как исследователей, так и широкой общественности. Стало очевидным, что относительно спокойная ситуации сменилась настоящим эмиграционным взрывом, хотя его масштабы пока неизвестны из-за отсутствия статистики, есть только первые оценки. Так, уже в середине марта, всего через несколько недель после начала спецоперации, некоммерческая организация «OK Russians»1 провела социологический опрос уехавших из России в связи с событиями февраля–марта 2022 года, в котором приняли участие более 2000 человек [8]. Это исследование не было репрезентативным, отвечали пожелавшие принять участие в исследовании, но по его результатам была сделана оценка числа эмигрировавших — 300–400 тыс. человек. Она представляется завышенной, более реалистичной кажется оценка демографа Юлии Флоринской, которая полагает, что в марте–апреле из страны уехало около 150 тыс. чел. [9]. В любом случае это очень большой скачок по сравнению в предшествующими десятилетиями.
При этом как раз после начала спецоперации резко сократилась доля жителей России, которые в ходе опроса общественного мнения, проведенного Левада-центром (объявлен иностранным агентом), ответили, что хотели бы уехать из России на ПМЖ, хотя до этого доля таких ответов имела тенденцию к росту. Если в мае 2017 года дали ответ «да» и «скорее да» на вопрос «Хотели бы вы переехать за границу на постоянное место жительство» 16% взрослых россиян, а спустя два года их было уже 22%, то с началом спецоперации число положительных ответов парадоксальным образом резко снизилась. В марте 2022 года только 10% респондентов высказали желание уехать из России на ПМЖ. Среди 18–24-летних их было 25%, хотя два-три года назад их было около половины, среди тех, кому 25–39 лет — 17%, а в старших группах их доля была очень мала (9% среди тех, кому 55 лет и старше) [10].
Такое соотношение ответов о желании уехать из России и реальным взрывным ростом уезжающих связано с тем, что длительное время ответы о желании уехать означали только неудовлетворенность респондентами своей жизнью в России, абсолютное большинство из них никуда уезжать не собирались, устойчиво не более 1% из них реально готовились к отъезду, о чем писал тогда замдиректора, теперь директор Левада-центра Денис Волков [2]. Нынешние низкие показатели свидетельствуют не о спаде реальной эмиграционной активности, а о мобилизационных настроениях в стране, связанных с началом спецоперации. Если в феврале 2022 года, перед началом спецоперации, 52% опрошенных Левада-центром россиян полагали, что дела в стране идут в правильном направлении, то в марте их число выросло до 69%, а в два следующих месяца держалось примерно на том же уровне. Практически не меняется в последние месяцы и уровень доверия президенту, он составляет 83%, что значительно выше, чем до начала событий [10].
Тем не менее по данным апрельского всероссийского опроса, проведенного Левада-центром, 19% взрослых россиян не поддерживали спецоперацию [11], скорее всего, в мае и июне их стало больше, поскольку в марте негативно настроенных было только 14%. Именно часть этой группы, особенно жители Москвы и других крупнейших городов, имеющие высокий уровень образования, и составили основную часть жителей страны, которые представляют костяк новой волны эмиграции. Их мотивация к отъезду, возникшие при этом проблемы и анализируются в статье.
Исследование проходило в апреле 2022 года в форме онлайн-интервью на платформе ZOOM, в нем приняли участие 60 человек (26 мужчин и 34 женщины), покинувших Россию с конца февраля по середину апреля. Возраст респондентов колебался от 20 до 60 лет, но большинство относились к возрастной группе 30–45 лет. Абсолютное большинство респондентов — москвичи, несколько человек — бывшие жители Санкт-Петербурга, у всех есть высшее образование, некоторые имеют ученые степени кандидатов и докторов наук.
Участники исследования в момент интервью находились в 15 разных странах, наибольшее количество в Армении, Грузии, Турции и Израиле. Остальные находились в некоторых европейских странах (Латвия, Сербия, Чехия, Эстония), в странах Средний Азии, одна семейная пара — в Аргентине. Часть респондентов в ближайшие после интервью дни или недели собиралась переезжать в другую страну, в частности из Армении в Израиль. Для нескольких человек страна, где они находились, была уже не первой (например, в Грузию приехали, побыв короткое время в Армении), но и не последней. Такая высокая степень мобильности, готовность (желаемая или вынужденная) менять в течение относительно короткого времени несколько стран, сильно отличает новую волну эмиграции от предшествующих, когда люди выезжали из России в страну, где они собирались работать или учиться, на длительный срок.
Все участники исследования негативно относились к спецоперации и к политической ситуации вообще, но только двое сказали, что вынуждены были уехать, опасаясь реально грозящих им политических репрессий.
Практически для всех респондентов начало спецоперации оказалось неожиданным. Они полагали, что режим в стране будет ужесточаться, как это происходило и раньше, но им казалось, что военные действия начаться не могут, что это просто невозможно. Большинство из них (37 человек из 60) отмечали, что до этого не планировали уезжать из страны, не думали об эмиграции, но в новой ситуации остаться в России они не могли. Создается впечатление, что для основной части несогласных путинский режим в последние годы был тяжелым, но вполне терпимым. Хотя число уезжающих из страны росло, но не очень значительными темпами, которые резко выросли после начала спецоперации. В мирное время режим не представлялся этой части россиян невыносимым из-за отсутствия массовых репрессий, хотя их число из года в год росло, но все же затрагивали незначительную часть граждан, преимущественно наиболее политически активных. Не менее важной была и возможность свободно выезжать из страны и в нее возвращаться, то есть если бы ситуация становилась критической, можно было бы страну покинуть.
Согласно опросу Левада-центра о наиболее важных правах и свободах, проведенного в 2021 году, на первое место респонденты поставили право на жизнь и личную неприкосновенность (75%), а право на свободу перемещения и выбора места жизни отметила почти половина [4]. При этом ценность свободы перемещения наиболее важна для жителей крупнейших городов, представителей той группы, которую можно условно назвать средним классом, то есть тех, кто были респондентами моего исследования. Именно они имели загранпаспорта, время от времени выезжали за рубеж как на отдых, так и по профессиональным нуждам. На особую важность, ценность свободы перемещения и выбора места (страны) проживания указывали молодые высокообразованные экспаты, принявшие участие в моем исследовании 2019 году [1, с. 152].
Право на жизнь в мирное время не было представлено среди вариантов ответов во время указанного выше опроса Левада-центра, поскольку год назад такое изменение ситуации не рассматривалось в качестве возможного, отсутствие военных действий казалось само собой разумеющимся. Когда ситуация изменилась, именно начало спецоперации разрушило, взорвало существующий негласный консенсус несогласных с властями.
Большинство из тех, кто не планировал уезжать, называли свое решение «внезапным», «импульсивным», «экспрессивным», рассказывали о своих нереализованных планах: «Нет, никогда не думала об отъезде. У меня планы были сходить в Большой театр, да и далее все было распланировано. Я испытала шок. Я человек, который любит планировать. У меня до конца марта все было распланировано, даже до середины апреля»2. Но были и те, кто, хотя и не планировал отъезд, тем не менее в ходе интервью говорил, что у них и раньше было ощущение, что может возникнуть ситуация, когда отъезд станет неизбежным: «Нет, плана улететь не было. Нам всем казалось, что тучи сгущаются, но так стремительно не собирались. Мы не хотели уезжать, но все время отсчитывали: уже или еще нет. Боялись, как лягушка в кипятке пресловутая, что пропустили какой-то момент, но, как пришло сообщение, мы сразу, без раздумья, уехали», «Конечно, у меня не было такого, что это неизбежно произойдет, но последние несколько лет было ощущение, что пока еще нормально, но в какой-то момент наверняка станет неизбежно».
Те, кто задумывался об отъезде, в основном характеризовали свои планы как «вялотекущие»: «Да, мы собирались, но очень вялотекуще. А тут получили пенделя и улетели. Мы все время обдумывали в эту страну, в ту страну. Мы неспешно готовились. Каждый раз находились дела, которые нужно было завершить, а потом уже улетать. Но вышло спонтанно и в никуда». Были и те, кто готовил плацдарм для переезда, начинал или собирался начать поиск работы, но не спешил, не видел в этом никакой срочности. Но и у тех и других в результате отъезд оказался быстрым, резким и неподготовленным. Основная часть моих респондентов покинула страну в последние дни февраля и в первой половине марта, это был пиковый период отъездов, когда эмиграция больше напоминала побег: «Совершенно непонятно было как это и что будет, реально было страшно». Начало спецоперации стало мощным триггером для начала новой волны эмиграции, но не только само изменение ситуации, выход ее за пределы допустимого, были и другие резоны, хотя фоном оставалась именно спецоперация.
Свою реакцию на новость о начале спецоперации практически все описывали одними и теми же словами: «шок», «страх», «ужас», «непонимание», «возмущение», но все же чаще всего говорили о шоке и страхе. Чего же люди так сильно испугались?
Чаще всего двух возможных действий властей: закрытия границ и всеобщей мобилизации. О страхе оказаться в клетке, невозможности уехать как реальной вроде бы теперь перспективе, говорили очень многие. Даже если теперь их жизни и свободе ничего не угрожает, казалось очень вероятным, что это теперь станет реальностью, а улететь никуда уже не удастся. В ситуации, когда страна ведет военные действия, реальной казалась и опасность всеобщей мобилизации, а участвовать в спецоперации представители этой группы категорически не хотели и очень боялись, что они сами или их взрослые сыновья могут быть призваны.
В самые первые дни марта появился и широко распространился слух о том, что 4 или 5 марта российские границы закроют для выезда и будет введено военное положение. Именно на эти дни и несколько дней после них пришелся самый мощный подъем эмиграционной активности. Улететь из страны в течение нескольких дней (с особой их концентрацией на 4–5 марта) хотели десятки тысяч людей. Они одновременно начали покупать билеты на самолеты, цены на которые в связи с таким ажиотажем выросли многократно и продолжали расти с каждым часом. Иногда они достигали запредельного уровня. Улетавшие в те дни респонденты рассказывали о цене на билет в Ереван за 600 тысяч рублей, даже 120–200 тысяч на фоне паники некоторым показались приемлемыми. Это было настоящее паническое бегство. Участники исследования рассказывали, как они метались из аэропорта в аэропорт в связи с отменой рейсов, на которые были куплены билеты, и с трудом успевали зарегистрироваться на другой рейс; о том, как от перегрузки переставали работать сайты авиакомпаний; как росли цены за короткое время, пока они оформляли билет.
Поскольку отъезд оказался внезапным и паническим, очень многие не успели собрать и взять с собой необходимые документы, снять достаточное для относительно длительного безбедного проживания количество денег, а у многих денег вообще было очень мало. В связи с эпидемией ковида у большинства россиян, в том числа уезжающих, закончились шенгенские и другие визы, у некоторых и загранпаспорта. Поэтому выбор стран, куда можно было улететь, был невелик, преимущественно состоял из безвизовых стран: Армения, Грузия, Турция, в меньшей степени в тот момент Израиль, среднеазиатские страны. Люди летели в те страны, где никогда прежде не собирались жить, даже не могли представить возможность для себя такого выбора. Практически никто не представлял, где будет работать, если не сможет продолжить работать в России дистанционно. Они не отправлялись туда, куда хотели, они бежали из страны. Все это очень сильно их отличало от представителей той же социальной группы уезжавших из России в предшествующие десятилетия. Сходная ситуация была только у некоторых политиков, правозащитников, журналистов, которые в последние годы спасались от реальных репрессий.
Рассказы об отъезде в начале марта были полны драматизма: «Это на уровне животных инстинктов было на 100%. Очевидно было, что надо бежать. Надо бежать просто как можно быстрее, потому что, если что, потом я уже отсюда не выбегу».
Кроме страхов закрытия границ и введения мобилизации, были и другие объяснения быстрого отъезда, но их было намного меньше: «Я решила, что мне нужно развестись со своей родиной, как с мужем-абьюзером. У меня нет мужа-абьюзера, но моя родина — абьюзер», «Был какой-то ужас и ощущение, что сделать ничего нельзя. Что мы на митинги когда-то ходили, и это все бессмысленно, а он все равно делает что хочет, и даже не смеется над нами, а просто не обращает внимание на наше копошение. Просто очень важно было совершить такой поступок, даже для себя самой, чтобы не было чувства выученной беспомощности», «Моя страна стала агрессором. Я четко понимаю, как экономист, запретят платежи, выключат SWIFT. Все по кругу, и все будет хуже и хуже. ВВП будет падать дичайше. Цель была выскочить до 8 марта, потому что ходили слухи очень активно, что введут военное положение, закроют границы и вот это все» и пр. Дважды прозвучали высказывания такого типа: «Уехал я по многим причинам. Самая главная из них — это факт того, что большинство населения поддерживает войну. Я понимал, что это навеяно пропагандой, но не понимал, как можно поддерживать убийц. Я не смог это принять».
Хотя указывались и другие мотивы отъезда, но практически во всех случаях, кроме других объяснений, присутствовали слова о возможном закрытии границ и/или всеобщей мобилизации.
Являются ли эти две основные причины политическими, хотя касаются, казалось бы, личной безопасности и личной свободы выбирать место жительства? Да, являются, поскольку, во-первых, речь идет о грубом, с точки зрения уезжавших, нарушении прав и свобод, которые они считают наиболее ценными. А во-вторых, потому, что эти страхи возникли не сами по себе, а были вызваны важнейшем нарушением существовавшего прежде консенсуса с государством на мирную жизнь. А раз базовая договоренность была государством нарушена, то у новых эмигрантов не было сомнений, что никаких запретов на какие угодно действия по отношению к ним у властей уже не осталось, произойти может всё: «Началась война, я прошла через много эмоций по этому поводу, начиная от отсутствия слов и непонимания, как жить дальше, потому что было ощущение, что мечты и планы разрушены, и будущего тут нет». Если в стране нет будущего, оно абортировано, то эти люди в первый момент не задумывались о тяготах и сложностях пребывания в другой стране.
В несколько иной ситуации оказались представители IT-профессий, доля которых среди эмигрантов точно не известна, но очевидно, что она весьма велика. Буквально в первые дни после начала спецоперации крупные IT-компании стали переводить свои офисы вместе с желающими остаться там работать сотрудниками в другие страны, вместо эмиграции при этом использовался термин релокация, который был быстро подхвачен и многими другими людьми, покинувшими Россию. По-видимому, термин эмиграция звучит более фатально и безвозвратно, чем релокация, перемещение.
IT-специалистов было много и среди моих респондентов. Одни из них переехали вместе со своими коллегами, причем руководства компаний оказывали им разнообразную помощь, смягчая сложности смены страны проживания. Одна из респонденток, находящаяся в Казахстане, сказала, что ее коллеги называют свой переезд «лакшери-эмиграцией». Другие IT‑специалисты уехали и продолжали уезжать самостоятельно, поскольку их российская компания разрешила им некоторое (иногда длительное) время работать удаленно, а потому не испытывать денежных затруднений в период поиска работы уже за рубежом. Как говорили мои респонденты: «Есть IT‑шники, а есть все остальные», и у этих «остальных» проблем намного больше. Тем не менее и для IT-шников политические причины были важны, как и остальные, они обязательно о них упоминали, говоря о своей достаточно благополучной эмиграции. Другое дело, что если верить моим респондентам из IT-сектора, если компания ставила их перед дилеммой «оставаться и продолжать работать или уезжать и увольняться», то большинство сотрудников все-таки оставались. Если можно было работать онлайн, то доля уехавших была намного выше.
Смена места и образа жизни всегда переживается людьми нелегко, требуется какой-то период для адаптации, даже при самых благоприятных для переезда в другую страну условиях. Мои молодые респонденты-интеллектуалы, для которых переезд в другую страну был желанным, к нему готовились, радовались, что нашли интересную работу в США или европейских странах или поступили на PhD в один из ведущих мировых университетов, тем не менее говорили о сложностях адаптации. Для большинства она оказалась не очень тяжелой, потому что они не рассматривали переезд в другую страну как событие чрезвычайное, пороговое, изменившее всю их жизнь. Они считали, что переезд в другую страну — это нормальная траектория жизни современного человека в глобальном мире [1, с. 152]. Для эмигрантов новой волны, когда Россия перестала восприниматься (во всяком случае, на какое-то время) частью глобального мира, когда отъезд был спонтанным и внезапным, восприятие новой ситуации оказалось гораздо более тяжелым и драматическим. Не говоря о том, что они оказались по преимуществу не в тех странах, где хотели бы оказаться. Как сказала одна из респонденток: «Это страна никогда не входила в сто первых стран, где я хотела бы жить». Для нее и многих других участников исследования в момент отъезда выбор страны особого значения не имел — лишь бы улететь поскорее, но, оказавшись там, пожив какое-то время, им волей-неволей приходилось определиться, готовы ли они там жить и что делать.
Отметим, что поскольку абсолютное большинство представителей высокообразованной публики хотело бы переехать в США или европейские страны, а оказались совсем в других странах, часто в бывших советских республиках, то они попали в сложную и непривычную для себя ситуацию. Часто, хотя и не всегда справедливо, говорят о россиянах как носителях имперского сознания, о свойственном многим из них высокомерном отношении к представителям бывших советских республик (исключая страны Балтии, которые считаются вполне европейскими). В какой-то мере это справедливо. Жители российских столиц приехали в страны, откуда раньше миграционный поток шел в противоположную сторону, это оттуда активно приезжали в Россию, чтобы там жить и работать, причем зачастую заниматься не самым престижным трудом.
В течение многих лет шли дискуссии, нужны ли России эти мигранты, не нужно ли эту миграцию ограничивать, вводить въездные визы и пр. Были люди, относящиеся к мигрантам негативно, были им сочувствующие, но в большинстве случаев местные жители действительно чувствовали себя статусно выше мигрантов. И вот неожиданно они сами оказались в роли мигрантов, теперь именно они сами во многом зависят от отношения к себе со стороны местного населения, то есть оказались в уязвимой позиции. Тем более, практически никто не знает местных языков, что затрудняет общение, если представители местного населения, с которыми они общаются, не знают русского и английского языков или не хотят на этих языках говорить. Большинство респондентов с благодарностью говорили о хорошем к себе отношении со стороны местного населения, особенно в Армении и Турции, хотя некоторые сталкивались и с негативом (об этом в основном говорили некоторые из оказавшихся в Грузии), но в любом случае эта уязвимая позиция многими переживается нелегко. Далеко не все собираются длительное время жить в стране, где они по воле случая оказались, стремятся переехать в Европу, а потому не пытаются начать учить местный язык. Те, кто остается в этих странах надолго, как показывают интервью, зачастую пытаются создавать русскоязычные сообщества, открывать русские школы, рестораны и пр., то есть не интегрироваться в местную жизнь, что тоже затрудняет адаптационные процессы.
Рассказы большинства респондентов о первых днях и неделях в новой стране были очень эмоциональны и экспрессивны: «Я пока в растерянности и хочу плакать», «Конечно, прощаться с родным домом — это ужасно. Я просто стараюсь об этом не думать. А если начинаю думать, то, конечно, это очень горько и тяжело», «Дети, им 10 и 8 лет, они не такие маленькие, и они понимают, что жизнь их обрушилась», «Тяжело, когда жизнь катится непонятно куда. Даже нельзя назвать, что жизнь пошла под откос, это будет неправильно. Жизнь просто очень резко поменялось, она стала другой. И даже непонятно еще до конца какой, непонятно, как будет дальше и что будет дальше. И вот эта ситуация изменения и неопределенности, она, конечно, очень в моем понимании стрессовая». Поскольку решение уезжать было принято очень быстро, иногда в течение нескольких часов, то стресс испытали почти все.
Этот стресс связан и с резким отрывом от привычного течения жизни, утраты родного дома, семейного гнезда. Вот типичный рассказ такого рода: «Эмоционально было очень сложно. Я всю жизнь жила в одном частном доме с родителями. Это такое родовое гнездо. Я никогда не думала, что уеду оттуда навсегда. Даже когда планировала учиться в аспирантуре, я думала, что уеду и вернусь или буду приезжать в Россию. Но когда за три дня пришлось резко собраться и уехать — мне было очень тяжело. Всю первую неделю я не могла работать нормально, я постоянно рыдала, я постоянно предлагала мужу вернуться, потому что хотела домой». Не менее тяжело воспринималась ситуация неопределенности, невозможности планировать свою жизнь: «У меня полная растерянность. Она у меня до сих пор, но к ней привыкаешь. Хотя постоянно вспоминаешь, что разрушена твоя привычная жизнь, нарушена твоя любимая работа, не знаешь, что будет завтра», «Полное ощущение неопределенности. Я не был готов к таким переменам, не собирался менять работу и место жительства. Вообще, у меня было все хорошо в жизни. Сейчас надо все с нуля начинать».
Большинство респондентов говорили, что чувство неопределенности связано с полным непониманием, что делать дальше. Где они будут жить? «У нас нет готового ответа, останемся ли в Турции. Да, нам бы хотелось искать что-то более подходящее», «Останусь ли в Грузии? Это вопрос, на который я не могу точно ответить, не знаю», «Мы реально не знаем, где будем дальше жить» и пр. Таких ответов много, а затем респонденты добавляют, что язык начнут учить той страны, в которой останутся надолго, сейчас, когда определенности нет, это бессмысленно. Многие добавляли, что очень хотели бы вернуться домой, в Россию, но при существующей ситуации это невозможно. Часть респондентов продолжала удаленно работать в российской фирме, школе, университете, но они понимали, что это ненадолго, начали искать работу, но переживали, удастся ли это. Другие уволились с работы, уже испытывали денежные затруднения и понимали, что, если работу не найдут, придется вернуться домой.
Проблема в том, что высокообразованные эмигранты не готовы заняться низкоквалифицированной работой. Они согласны несколько понизить свой профессиональный статус, а вместе с ним уровень жизни, но ненамного и, по возможности, ненадолго. Мои высокообразованные молодые респонденты, участники исследования, проведенного несколько лет назад, переезжая в другую страну, существенно наращивали свои компетенции, поднимались на новую ступеньку в социальном статусе, мало у кого из нынешних участников исследования (кроме IT-специалистов и немногих других) при переезде были такие же высокие амбиции, но они не готовы и двигаться вниз по лестнице социальной структуры. А потому некоторые говорили, что, если с работой не сложится, придется через какое-то время на какой-то срок вернуться в Россию.
Далеко не все респонденты переживали только из-за своих личных и семейных проблем, довольно многие говорили о том, что их больше волнует происходящее в Украине, где людям намного тяжелее, чем им: «Для меня намного тяжелее переживать все то, что происходит на Украине. То, что происходит со мной, для меня на заднем плане», «Я общаюсь с украинцами, и я понимаю, что то, как нам тяжело, совсем не сопоставимо с их ситуацией. Мы еще в хорошем положении».
Те, у кого была работа, кто определился или почти определился со страной проживания, говорили, что после первых тяжелых недель, стало легче. Они еще не окончательно адаптировались, но переживания первых дней и недель уже прошли. Были и те, кто чувствовал себя достаточно хорошо и спокойно, почувствовал уверенность в своих силах и «стал дышать воздухом свободы». Эти «воздух свободы», «легкое дыхание» были наиболее популярным описанием того, что они выиграли, покинув страну.
У большинства респондентов в России остались пожилые родители. По мнению основной части респондентов эмиграция, это такой сложный шаг, что для пожилых людей, даже негативно относящихся к политической и экономической ситуации в стране, отъезд слишком сложен и тяжел, они не в состоянии сделать такой шаг. Большинство участников исследования уверены, что 60 лет — это порог, переступив который уезжают уже очень немногие, у них просто нет на это сил. Только одна респондентка повысила возрастную планку невозможности отъезда до 70 лет. Похоже, но это требует проверки, что только в Израиль нередко уезжают большой семьей, включая пожилых родителей, для других стран это намного менее типично.
Не очень многие респонденты (1/5 участников исследования) сообщили, что родители поддержали их решение уехать. Такую поддержку они очень ценят, она важна для людей, снижает стресс от эмиграции: «Родители поддержали меня и продолжают поддерживать, но они останутся в России, потому что у них там работа. Им хорошо вдвоем», «Родители проводили меня в аэропорт. Они у меня слушают „Эхо Москвы“, противники. Мама считает, что ей гораздо спокойнее, что я сейчас здесь. Потому что она боится вероятности репрессий», «Мне повезло, мои мама с папой сказали: „Уехал — молодец!“», «Папа вполне себе поддержал. Естественно, на все мои попытки его уговорить поехать с нами он отказался, что лучше останется здесь, но готов приехать в гости» и пр.
Были и те, у кого родители уже умерли, один из них произнес такую фразу: «Наши родители уже умерли, с этим проблем нет». Под проблемой он имел в виду, что очень сложно оставить пожилых и больных родителей, которым требуется уход, иногда это просто невозможно. Некоторые респонденты оказывались в патовой ситуации: «У меня было сложное решение. Сложный выбор: либо я с детьми, либо я с родителями. Это в течение двух часов надо было решить. Родители не поняли, что мы уезжаем навсегда». Этой женщине надо было решить: остаться ли с родителями в России, но при этом могут быть призваны в армию сыновья или увезти сыновей, но оставить родителей. Она пыталась уговорить родителей поехать с ними в Грузию, но ей это не удалось, о чем она с горечью рассказывала: «Каждый наш разговор с друзьями заканчивается тем, что все мы сетуем, что наши родители не хотят уезжать. Я пока не нашла ни одних родителей 70+, которые бы согласились уехать. Я представила себе Москву через полгода, наполненную нашими родителями, которые остались. 75 лет моим родителям».
Некоторые перед отъездом попрощались с родителями, но сказали, что уезжают на время, что скоро вернутся. Им казалось, что так родителям будет легче пережить разрыв: «После смерти отца мама находится в состоянии депрессии. Поэтому ей, конечно, было плохо. Я ей первое время говорила, что в отпуске, чтобы не травмировать. Она психиатр, очень умный человек, поймет. Я сказала, что на полтора месяца еду в отпуск, у меня же обратный билет был».
Вообще, переживания из-за родителей были у многих. Одни решали, что не могут оставить родителей, и не покидали Россию (о своих друзьях, которые так поступили, рассказали несколько человек); другие, как мои респонденты, все-таки делали выбор в пользу отъезда, хотя душа из-за этого болела: «Родители мои и мужа не захотели уезжать, мы их уговаривали, но они не захотели. Мы с мужем про себя подумали и поняли, что всегда будут те, кто не хочет. Нельзя пытаться дождаться всех. Тогда ты ни себя не спасешь, ни других. Мы долго мучились, как же быть, если семьи не хотят, и решили, что мы им сможем лучше помочь, принести пользы отсюда, чем вместе, будучи заточенными внутри».
Все эти примеры о тех отношениях эмигрантов с пожилыми родителями, когда последние не приветствовали отъезд, но и не возражали против него. Проблемы были связаны только с тем, насколько тяжело им будет жить без поддержки детей и насколько дети переживали, что не смогут поддержать родителей. Но, к сожалению, родители многих уехавших были категорически против отъезда детей, поскольку сами поддерживают спецоперацию, по политическим взглядам младшие и старшие оказались по разные стороны. В отдельных случаях ситуация напоминала холодную гражданскую войну, когда происходящие в России события разрушили семейные отношения. Так, одна из респонденток со слезами на глазах рассказала следующее: «Мама меня проклинает, говорит, что я подстилка Запада. Отношения наши уже давно не самые лучшие. Она называла меня навальнисткой, говорила, что денег от меня брать больше не будет потому, что я не знаю кто… И брала деньги. Сейчас я стараюсь с ней не разговаривать, потому что не могу найти в себе сил».
Многие респонденты говорили, насколько сильно разрушили политические противоречия их отношения с родителями, нередко они приводили к полному разрыву. Спецоперация еще больше радикализировала эти противоречия, родители называли уезжающих детей предателями, практически их проклинали. Дети в таких случаях уезжали, думая, что навсегда, не попрощавшись с родителями: «С родителями я не попрощалась перед отъездом. Они поддерживают то, что происходит. Причем они понимают, что гибнут мирные жители, и они это поддерживают вполне осмысленно. Поэтому я решила, что я с ними пока что не буду общаться никаким образом. Я не очень вижу в этом смысл, потому что они достаточно агрессивно настроены. Мне проще было просто уехать».
В ситуации, когда в России остаются пожилые люди, ответственность за которых несут их взрослые дети, имеющие собственные семьи, страдают представители обоих поколений. Даже в тех случаях, когда по причинам политических обстоятельств произошел полный разрыв отношений внутри семьи, та самая холодная гражданская война, все равно это всегда переживается тяжело и драматически. Но свою ответственность уехавшие чувствовали не только за старшее поколение семьи, у многих из них есть зависящие от них домашние питомцы, судьбу которых надо было решать перед отъездом.
Новейшая волна эмиграции продемонстрировала, как изменилось отношение людей к домашним питомцам в современном урбанизированном обществе. Даже украинские беженцы пытались спастись от обстрелов вместе со своими кошками и собаками. Тем более, не могли их бросить или от них отказаться покидающие Москву и Петербург эмигранты, не подвергавшиеся таким опасностям.
Традиционное в прошлом достаточно прагматичное отношение к домашним животным сменилось в урбанизированном мире тесной эмоциональной привязанностью к ним. Скорее всего, этот гуманистический тренд в первую очередь характерен для жителей крупнейших городов и наиболее образованной их части, к которой относятся мои респонденты. Для многих из них было чрезвычайно важно в очень короткие сроки оформить ветеринарные справки на своих питомцев, некоторые даже из-за этого отодвигали отъезд, а другие выбирали ту страну, куда можно поехать вместе с ними, отказываясь от более благоприятных вариантов. Более того, в ходе моего исследования не согласных с существующей ситуацией, но оставшихся в России людей выяснилось, что некоторые остались именно потому, что не смогли оставить старых и больных животных, которых невозможно было вывезти.
Стало очевидно, что популярные высказывания, что питомец — это член семьи, не просто фигура речи, а реальный факт: «Я один в том смысле, что без семьи, без котов». В литературе о прежних волнах эмиграции мне не встречались упоминания об этом. Скорее всего, это новое социальное явление. Многие респонденты говорили, что ветеринары, стремясь им помочь, выписывали медицинские справки задним числом. Только в одном случае сообщили, что они за эту справку заплатили, остальные были очень благодарны за понимание и готовность помочь. Скорее всего, ветеринары так поступали, потому что понимали, насколько для приходившим к ним людям важно взять с собой питомцев.
Вот как объяснила респондентка, почему они с молодым человеком задержались в России, хотели, но не смогли улететь раньше: «У нас была проблема кота. Мы не могли без него уехать, а надо было оформить». Молодой парень объяснил, почему в Грузию пришлось добираться на автомобиле: «Мы приехали с девушкой и двумя собаками на автомобиле. Именно в Грузию и именно на автомобиле вот почему. Были определенные сложности: у нас две собаки. Одна из собак — французский бульдог. Ему не очень можно летать. У них в самолете страдают уши». Другой молодой человек рассказывал, что ему не подошла Турция, куда бы он хотел поехать, потому что в этой стране законодательно запрещены некоторые породы собак, а у него как раз такая: «Я свою собаку взял, когда ей было пять недель, она была такой крошечный комочек, в полторы ладошки она у меня помещалась. И я прожил с этой собакой шесть лет. И да, это огромный якорь. Да, она доставляет кучу проблем и неудобств в том плане, что я не могу поехать куда-нибудь на ночь к друзьям, потому что мне надо с собакой гулять. Но это живое существо, она не может сама решить эти проблемы, я несу за нее в этом плане полную ответственность. И несмотря на то что она доставляет какие-то мне неудобства, я ее очень люблю. И она любит меня в ответ точно так же, совершенно бескорыстно. Я не могу предать это доверие. Для меня это так: „Я не могу оставить свою собаку, не могу!“»
Таких трогательных рассказов было очень много, причем по эмоциональности рассказов мужчины ничем не отличались от женщин, как и степенью гуманности по отношению к питомцам. Они с одинаковым чувством говорили о своей ответственности перед животными, о своей любви к ним, о важности быть с ними рядом. Такая эмоциональная открытость плохо соотносится с традиционным представлением о маскулинности, но для этой социальной группы такие представления явно устарели.
Некоторым из респондентов на какое-то время пришлось оставить своих собак и кошек дома, с родственниками, потому что они понимали: им не раз придется переезжать, лучше забрать их, когда будет какая-то стабильность. При этом все они говорили, как сильно скучают, беспокоятся, как они там: «Почему люди идут на жертвы, чтобы взять с собой животных? Я думаю, мне хочется верить, что это связано с тем, что люди стали более ответственными. Люди стали лучше понимать, что такое ответственность за кого-то». Нашлись и те, хотя их было мало, кто решил, что после их отъезда родителям будет так тяжело, что кошка и собака скрасят им переживания из-за расставания, а потому скрепя сердце оставляли им питомца.
В апреле, когда проходили интервью, респонденты еще недолго были за рубежом, некоторые из них приехали буквально за несколько дней до интервью. Почти никто из них не говорил, что собирается в ближайшее время вернуться в Россию, большинство в своих интервью утверждало, что они хотели бы жить дома, но только после того, как кончится спецоперация и изменится режим. Лишь единицы были настроены вернуться, как только прекратятся военные действия. При этом многие говорили, что страх перед закрытием границ существенно снизился, этого ждут уже немногие, а потому многие их друзья и знакомые на время возвращались в Россию, чтобы собрать необходимые вещи, оформить и забрать нужные документы, чего они не сделали, улетая быстро и импульсивно. Некоторые возвращались даже для того, чтобы быстро оформить брак, поскольку это упростит многие бюрократические процедуры в другой стране, особенно если им предстояло переезжать из страны в страну. Один молодой человек рассказал, что, прилетев на короткое время в Москву для оформления каких-то документов, познакомился с девушкой, влюбился и решил на ней жениться. Он прилетел в Грузию, но собирался вскоре окончательно вернуться в Россию, поскольку его девушка эмигрировать не хотела.
Впрочем, некоторые респонденты сообщили, что знают людей, которые побыв некоторое время в другой стране, поняв, что вряд ли найдут работу по специальности, и не имея запаса финансовых средств, все-таки вернулись или собирались вернуться с ближайшее время, поскольку недооценили сложности жизни в эмиграции, улетели слишком импульсивно, не подготовившись.
Особенно уязвимыми оказались студенты, которые бросили вузы, не оформив академический отпуск, уехали в другую страну, но не смогли поступить в зарубежный университет. Они возвращаются домой, но оказываются в очень сложной ситуации, поскольку не могут продолжить обучение в прежнем университете: «Мой 18-летний племянник со своей девушкой рванул вместе с нами, но теперь улетает обратно в Москву. Они маленькие еще, только начали учиться, найти работу они не могут. Поступить куда-то — тоже нужны время и деньги. Те, кто учится в магистратуре, аспирантуре, могут куда-то перевестись, а 18-летние малыши нет. Таких очень много было в самолетах, но непонятно, что дальше с ними будет, что здесь, что в Москве».
Скорее всего, какой-то обратный поток уже происходит. Нет информации о его масштабах, поскольку такой статистики не ведется и не будет вестись. Начнет ли он расти или сокращаться, зависит от двух обстоятельств. Во-первых, от того, что будет происходить в России, сколько продолжится спецоперация, будут ли преследовать инакомыслящих, в том числе уезжавших в другие страны. Страх перед закрытием границ уже существенно снизился, страх перед возможной мобилизацией сохраняется, а это две главных причины, которые привели к такому мощному эмиграционному взрыву в начале марта. В-вторых, насколько успешно будут идти дела у эмигрантов в других странах, какую работу им удастся найти, каково будет их финансовое состояние, поступят ли дети в вузы и пр. Все же, повторим, существенно терять в качестве жизни, в социальном статусе они не готовы.
Что касается перспектив, то очевидно: нынешняя эмиграционная волна изменила свою траекторию, она стала более плавной, не такой взрывной, как в начале марта. Люди продолжают и будут продолжать уезжать, но уже к отъезду подготовившись, не так импульсивно. Кроме того, часть из тех, кто прилетел в Армению, Грузию, Турцию и пр., все это время искали работу в Европе. Те, кому это удалось, переезжают в европейские страны. К этому стремятся и многие из тех, кто пока еще остается в России. В начале новой волны эмиграции в европейские страны могли уехать очень немногие, постепенно доля европейских стран будет расти. Насколько существенно, сказать сложно, поскольку за рабочие места, на которые претендуют высококвалифицированные российские эмигранты, им приходится конкурировать с коллегами из Украины, которые имеют значительные преимущества.
Эта волна эмиграции высокообразованных противников режима отличается от характера эмиграции предыдущих десятилетий по ряду признаков.
По характеру эмиграции. Было: желание переехать в другую страну. Стало: стремление уехать из России.
По масштабам. Хотя точное число уезжающих из России неизвестно, но, по всем оценкам специалистов, число покинувших страну после начала спецоперации во много раз больше, чем это было раньше.
По преимущественным странам иммиграции. Было: США, европейские страны. Стало (на первом этапе): Армения, Грузия, Турция, Израиль.
По совпадению желания и возможностей выбора страны прибытия. Было: в основном совпадали. Стало: в основном не совпадают.
По предполагаемой длительности пребывания в стране прибытия. Было: постоянное или длительное пребывание в одной стране. Стало: в значительной степени на более короткий срок, желание переехать в страну большего предпочтения.
По наличию договоренностей о работе или учебе. Было: почти у всех. Стало: почти ни у кого (исключение — сотрудники релоцированных фирм, в основном IT-сектора).
По профессиональному составу иммигрантов. Стало: повышенная доля представителей IT-сектора.
По динамике социального статуса, доходов. Было: стремление их повысить. Стало: стремление сохранить или снизить не очень существенно.
По намерению вернуться в Россию. Было: до 2014 года — Россия одна из стран возможного выбора в зависимости от карьерных перспектив. С 2014 года до 24 февраля 2022-го — в Россию можно приезжать с разными целями, но преимущественно на время. Стало: в Россию стоит возвращаться только после окончания спецоперации.
1. Борусяк Л. Молодые интеллектуалы: почему они уезжают из России и собираются ли вернуться? // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. 2019. № 1–2 (128). С. 147–160.
2. Волков Д. Конец антизападных настроений. URL: https://planperemen.org/opinion/volkov/14022019.
3. Денисенко М. Б. Эмиграция из бывшего СССР за последнюю четверть века: Доклад на научном семинаре в НИУ — ВШЭ 24 апреля 2019 г. URL: http://www.liberal.ru/articles/7357.
4. Левинсон А. Права и свободы. URL: https://www.levada.ru/2021/11/22/prava-i-svobody-2/.
5. Хёрст Дж., Ерофеев С. Путинский исход: новая утечка мозгов. Атлантический совет Соединенных Штатов. 2019. URL: http://publications.atlanticcouncil.org/putinskiy-iskhod/putinskiy-iskhod.pdf.
6. Puffer S. M., MacCarthy D. J., Satinsky D. M. Hammer & Silicon: The Soviet Diaspora in the US Innovation Economy // Cambridge University Press, 2018.
7. https://www.proekt.media/research/statistika-emigration/.
8. https://research1.okrussians.org/.
9. https://meduza.io/feature/2022/05/07/skolko-lyudey-uehalo-iz-rossii-iz-za-voyny-oni-uzhe-nikogda-ne-vernutsya-mozhno-li-eto-schitat-ocherednoy-volnoy-emigratsii.
10. https://www.levada.ru/2022/04/06/emigratsionnye-nastroeniya-5/.
11. https://www.levada.ru/2022/06/01/odobrenie-institutov-rejtingi-partij-i-politikov-3/.
12. https://www.levada.ru/2022/04/28/konflikt-s-ukrainoj-i-otvetstvennost-za-gibel-mirnyh-zhitelej/.
Кандидат экономических наук, профессор Свободного университета (до 31.03.2023, в настоящее время прекратила сотрудничество со Свободным университетом)
Аннотация. Статья основана на результатах 60 онлайн-интервью с высокообразованными эмигрантами, покинувшими Россию после 24 февраля, проведенных в апреле 2022 года. В статье рассказывается, что наибольший всплеск эмиграционной активности пришелся на начало марта в связи с массовыми опасениями закрытия границ и объявления всеобщей мобилизации. Выбор стран для отъезда базировался исключительно на возможности приобрести билет на самолет, значительная часть респондентов до начала спецоперации не задумывалась об отъезде из страны. Путинский режим казался им тяжелым, но приемлемым для жизни в стране. Начало спецоперации разрушило существовавший консенсус, оказалось абсолютно неприемлемым для огромного числа людей, что и вызвало мощный всплеск эмиграционной активности. Значительная часть респондентов не предполагает длительное время проживания в стране прибытия, ищет возможности переехать в более привлекательную страну. Возможность вернуться в Россию они рассматривают либо после окончания спецоперации, либо в случае невозможности оставаться в другой стране из-за отсутствия подходящей работы и тяжелых финансовых обстоятельств.
Ключевые слова: интервью, эмиграция, релокация, мотивация, бегство, паника, адаптация.
Liubov Borusyak
(professor of The Free University till 31.03.2023, currently discontinued cooperation with the Free University)
A new wave of highly educated emigration: why are they leaving Russia?
Abstract. The article is based on the results of 60 online interviews with highly educated emigrants who left Russia after February 24, conducted in April 2022. The article says that the greatest surge in emigration activity occurred at the beginning of March due to mass fears of border closures and the announcement of general mobilization. The choice of countries for departure was based solely on the opportunity to purchase a plane ticket, a significant part of respondents did not think about leaving the country before the start of the special operation. Putin’s regime seemed to them difficult, but acceptable for life in the country. The beginning of the special operation destroyed the existing consensus, turned out to be absolutely unacceptable for a huge number of people, which caused a powerful surge in emigration activity. A significant part of respondents do not expect a long stay in the country of arrival, looking for opportunities to move to a more attractive country. They consider the possibility of returning to Russia either after the end of the special operation, or if it is impossible to stay in another country due to the lack of suitable work and difficult financial circumstances.
Keywords: interview, emigration, relocation, motivation, flight, panic, adaptation.
Выражаю благодарность Кириллу Борусяку (Assistant Professor в University College London) и Арутюну Егиазаряну (студент Свободного университета) за помощь в организации исследования.