Интервьюерам посвящается
Позади полгода исследований в радикально новых условиях как для исследователей, так и для исследуемых. Опросы общественного мнения в России перестали быть монополией тройки традиционных поллстеров, что не мешает подавляющему большинству либеральных комментаторов регулярно нападать на «военную социологию».
Традиционные специалисты в области социологии: политологи, политические философы и журналисты — повторяют одно и то же: «сегодня опросам нельзя верить», «если опросы и имели какой-то смысл на самом старте событий, то сегодня они бессмысленны», «опросы нужно запретить», «опросы помогают Путину»…
Если «сегодня трудно доверять опросам», легко ли было вчера?
Вчера было не так страшно. Крепкие и стабильные рейтинги поддержки Путина или «Единой России» от государственных поллстеров мало кого трогали. Выборы от рейтингов не зависели (но им соответствовали), а жизнь шла параллельным курсом.
Потом началась «военная операция», и ее поддержка/неподдержка стала фрустратором для всех, потому что теперь от нее в прямом смысле зависит жизнь или смерть — не только украинцев, но уже и своих, пока военных.
На комментаторов нашел какой-то морок: в первые минуты своих выступлений они, как правило, рассуждают о недоверии опросам, прямо так и говоря: «Социологи не доверяют опросам общественного мнения». А затем долго обсуждают, интерпретируют эти опросы, создавая уникальную нишу компенсаторов отсутствия надежной социологии.
Уважаемые эксперты — иногда вопреки здравому смыслу и доступному эмпирическому опыту — закрываются от реакции общества, тем самым девальвируя результаты замеров: отсутствие у большинства населения критичности, эмпатии, социальной нравственности и политической воли, хотя опросы это показывали и до «спецоперации».
Я бы рекомендовала нашим селебрити-специалистам послушать живой голос генеральной совокупности. Как ни парадоксально, отказ от интервью, сложность в понимании вопросов, опасение отвечать или неуемный энтузиазм создают чувство доверия к опросам. Ниже несколько примеров.
Искажения:
Скажите, вы поддерживаете или не поддерживаете проведение специальной военной операции на территории Украины?
Подождите, я не поняла. Что это значит?! У нас война?
Нет, война уже давно идет. Сейчас — специальная военная операция
То есть операция. Это помощь?
Это специальная военная операция.
Да, помощь я поддерживаю. Помогать надо.
Отказы:
Я ничего не понимаю.
Я человек нейтральный. Есть специальные люди, которые разберутся.
Мне все равно.
Всей правды все равно не скажут.
Сложность картины мира:
Операцию поддерживаю. Путин знает, что делает. Мы его выбрали, пусть решает. Россия помогает русским. Мы победим. И после завершения интервью: — А у моей соседки сына убили. И больницы заполнены ранеными. Хоть бы уже все быстрее закончилось…
Специальная военная операция мобилизовала независимую социологию, которая, кроме этики и методологии, не имеет служебных ограничений и не готова накладывать мораторий на свою деятельность «в условиях тоталитарного общества в состоянии войны», как это предлагают критики опросов.
Россия и Украина не первые территории «военной социологии». В Соединенных Штатах самый известный поллстерский институт Gallup проводил исследования на протяжении всей Второй Мировой войны.
Весной 1943 года был проведен опрос общественного мнения, данные которого были засекречены. Согласно результатам, 62% опрошенных американцев согласились с утверждением, что после победы над странами „оси“ возможно построить мир без войн, а 63% поддержало мысль о вхождении США, наряду с Советским Союзом, в международную организацию по обеспечению безопасности1.
А вот просто социологические хроники начала Второй Мировой войны, с 1 сентября 1939 года и до декабря 1941 года:
Должен ли Президент Рузвельт объявить войну Германии и Японии? (Да — 91%, нет — 7%.)2
Уже тогда опросы общественного мнения превратились в инструмент пропаганды. Газета The New York Times 20 августа 1934 года опубликовала результаты проведенного в Германии опроса о «конституционных поправках», концентрирующих неограниченную власть в руках Канцлера Адольфа Гитлера3: 90% — за.
Мне не удалось найти источников, которые бы упоминали опросы общественного мнения в нацистской Германии в более поздний период, когда война велась уже активно, зато я нашла результаты аналитической работы, связанной с многолетними исследованиями в оккупированной Германии4:
В октябре 1945 года, менее чем через шесть месяцев после капитуляции гитлеровской Германии Управление военного правительства Германии (США) создало отдел изучения общественного мнения под руководством доктора Фредерика В. Уильямса. Это агентство провело 72 крупных опроса в течение следующих четырех лет, в среднем по одному опросу каждую третью неделю. Доклады, основанные на этих опросах, поступали в высшие эшелоны американских оккупационных властей.
Проект является убедительным подтверждением возможности проведения честных профессиональных исследований в экстремальных физических и этических условиях.
В 1945 году Германия была кошмаром для вынужденных переселенцев. Как правило, 90% зданий в крупных населенных центрах было разрушено. Мосты были выведены из строя. Дороги были разбиты. Люди жили под обломками зданий. С территории, контролируемой советскими войсками, на запад хлынули потоки беженцев. Солдаты, освобожденные из плена, шли домой. Женщины и дети, ранее эвакуированные из городов, возвращались, чтобы начать восстановление. Оккупационные войска и администрация заселялись в те отели и дома, которые ещё были в пригодном для жилья состоянии
.
Первоначально отношение к проведению социологических опросов было скептическим, и не без оснований — было неясно, будут ли жители Германии честно рассказывать представителям военного правительства о своих мыслях и чувствах. Решающим фактором успеха стали сами интервьюеры — «честные, вдумчивые, чуткие»6. Первые интервью проводили откомандированные американцы, говорившие на немецком «как носители», а затем были отобраны и обучены немецкие граждане. Можно только представить огромную психологическую работу по подготовке американских и немецких интервьюеров, которые еще вчера были друг другу врагами. Позднее был проведён пилотаж для выяснения того, насколько различаются ответы респондентов в зависимости от того, какую организацию и какую страну называли интервьюеры при проведении опросов.
Удивительно современно звучит проблема опросов в ситуации критической зависимости участников от властей, стоящих за опросами. При этом мы видим использование методологических приемов и даже ухищрений для получения максимально надежных результатов.
Многие вопросы звучат вполне релевантно реальности 2022 года.
Тема: реконструкция Германии
Вопрос: «Какое из этих утверждений ближе всего к вашему мнению?»
A. Сама Германия должна нести ответственность за свое восстановление под наблюдением союзников.
B. Германия должна быть оккупирована союзниками до тех пор, пока она не сможет сформировать хорошее демократическое правительство.
C. Американцы должны восстановить Германию как можно скорее, чтобы она не стала добычей коммунизма.
D. Восстановление своей страны должно быть предоставлено самим немцам без вмешательства союзников».
Источник: Отчет OMGUS 175, июнь 1949 г., с. 57.
Тема: перспективы объединенной Германии
Вопрос: «Считаете ли вы, что союзники будут успешно сотрудничать, чтобы оставить после себя единую Германию по окончании оккупации?»
Источник: Отчет OMGUS 175, июнь 1949 г., с. 58.
Тема: усилия союзников по оказанию помощи блокадному Берлину — взгляды берлинцев
Вопрос: «По вашему мнению, делают ли западные державы все возможное, чтобы облегчить нужды Берлина, или они могли бы сделать больше?»
Источник: Отчет OMGUS 175, июнь 1949 г., с. 52.
Тема: отношение к национал-социализму
Вопрос: «Был ли национал-социализм плохой идеей или хорошей идеей, которую плохо реализовали?
Источник: Отчет OMGUS 175, июнь 1949 г., с. 9.
Тема: правительство и расовое превосходство
Вопрос: «Считаете ли вы, что некоторые расы людей более пригодны для правления, чем другие?»
Источник: OMGUS Report 100, March 194P, p. 9.
Тема: экономическая безопасность против гарантированных свобод
Вопрос: «Какой из этих типов правления вы бы лично выбрали как лучший:
A. Правительство, которое предлагает людям экономическую безопасность и возможность хорошего дохода,
B. Правительство, гарантирующее свободные выборы, свободу слова, свободу печати и свободу вероисповедания?»
Источник: Отчет OMGUS 175. Июнь 1949 г.
Тема: коллективная ответственность Германии за Вторую мировую войну
Вопрос: «Вы думаете, что весь немецкий народ несет ответственность за войну, потому что он допустил к власти правительство, которое ввергло в войну весь мир?»
Источник: OMGUS Report 100, март 1948 г., с. 8.
В 30–60х годах прошлого века институтов общественного мнения было немного, и, в основном, они работали на государственные интересы. За 80–90 лет глобальное общество ушло далеко вперед: помимо государства, у исследований общественного мнения появился разнообразный независимый спрос и некоммерческое финансирование. В тех же США работают несколько десятков крупных и сотни небольших частных компаний. Государственные и политические интересы не исчезли, манипуляции продолжаются и видны, но всегда есть альтернатива.
В России не существовало индустрии изучения общественного мнения, социально-политическими исследованиями последние 20 лет занималась «большая тройка»: два господрядчика и Левада-центр.
Военная операция мобилизовала независимых исследователей для решения новой задачи. В условиях разворачивающейся катастрофы знание должно быть не только неподконтрольным власти, фиксирующим реальность, прогностичным, но и actionable — то есть таким, которое может стать основой для противодействия этой катастрофе.
Главным вопросом нравственно здоровой и рефлексирующей части общества, нервом восприятия, стало человеческое изумление: «Как вы можете?». Этот же вопрос оказался главным содержанием виртуальных телеграмм украинских респондентов (см. «Зеркало военной операции»7).
Причины, модели и масштаб поддержки военного вторжения стали основной темой нашего анализа.
Релизы, опубликованные в этом уникальном журнале, заканчиваются маем 2022 года. К августу у нас впервые сложилось ощущение, что мы можем ответить на этот, без преувеличения, сакральный вопрос.
На протяжении пяти месяцев динамика отношения к операции практически отсутствовала. В июле мы зарегистрировали первое значимое снижение: за полтора месяца, по данным проекта «Хроники», доля ответов на прямой вопрос о поддержке упала с 64% до 55%.
В марте-июне мы пытались заглянуть внутрь пресловутого большинства и понять, из чего оно состоит. Нам удалось построить хорошо интепретируемую сегментацию, которая дает наглядную пирамиду поддержки войны — от 7% «ястребов», 17% милитаристов и до 27% адвокатов войны.
По данным июльской волны исследования «Хроники»8, 55% декларируют поддержку военной операции.
38% респондентов помимо декларации поддержки готовы сами участвовать в военной операции, жертвовать деньги на армию или видят в победе над Украиной личное благо.
На данный момент, в августе 2022 года, 38% — самая точная оценка реальной, рефлексируемой поддержки военных действий в Украине.
Оглядываясь вокруг, мы все ощущаем, не только эмпирически, но также и интуитивно, что за поддержкой военной операции стоит разнообразие симптомокомплексов: сознательного энтузиазма, рационализаций, милитаристского и миротворческого нарратива пропаганды, архетипа победы, советской ностальгии и ресентимента, эскапизма, выученной социальной беспомощности, аполитичности, морального и экономического истощения значительной части населения. Эти сегменты ещё предстоит изучить.
Но уже сегодня совершенно ясно и доказуемо, что нет подавляющего большинства, которое бы монолитно поддерживало специальную военную операцию. Наша исследовательская задача — детальная сегментация этой группы ради понимания и прогнозирования динамики. Так и хочется сказать «ради будущих реформ и просвещения» — но нет, до этого еще очень далеко. Сейчас надо понять, как говорить с ядром поддержки, потенциальной базой мобилизации, чтобы убедить пластичную часть (пусть и, наверное, не очень большую) встать на сторону света. Впереди долгий путь.
По совокупности наблюдений можно говорить о переходе к новой фазе состояния общества. Первой фазой было смятение, эйфория и паника одновременно. У какой-то части людей — горе и гнев. Они сменились определенной степенью адаптации, снижением интереса к событиям в Украине (для кого-то — апатией), пересмотром жизненных планов, попытками замещения привычных ценностей.
Но реальность приходит в каждый дом, и осмысление следует за ней. Согласно июльским данным, за полтора месяца выросло число людей, испытывающих тревожность (с 33% до 43%), что косвенно подтверждается ростом спроса на соответствующие фармакологические препараты. Безработица (потеря работы у респондентов или их близких) достигла 12%, дальнейший ее рост неизбежен. У 39% снизился доход, больше половины людей вынуждены экономить на продуктах питания из-за роста цен, 30–40% ощутили исчезновение одежды, техники, продуктов питания и лекарств, четверть перестали общаться с близкими из-за политических разногласий. Увеличилась прогнозируемая респондентами продолжительность военных действий. Человеческие потери растут. Скрытая мобилизация становится все более явной. Эти факторы, как мы видим из исследования, влияют на изменение диспозиции по поддержке.
Отвечая на вопрос о том, что могло бы привести к изменению (положительного) мнения об СВО, 44% респондентов ответили «ничего». Из содержательных причин назывались затягивание операции, отсутствие ясных целей, теоретическая слабость армии и военачальников, коррупция в армии и т. д.
И хотя одной из причин потенциального изменения отношения к СВО респонденты называли возможную новую информацию гуманитарного характера (о жертвах с украинской стороны), эмпатия остается для россиян маргинальным нарративом их переживаний. Сострадание оказывается слабым фактором влияния на отношение к военным действиям.
Доля противников военного вторжения растет. Она пока не очевидна в прямых ответах на вопросы. Но дополнительные методы анализа подтверждают нашу гипотезу: большая часть респондентов, затруднившихся или отказавшихся ответить на вопрос о поддержке СВО, очень близка (по демографическим и содержательным характеристикам) противникам военного вторжения. Таких людей тоже 38%.
Таким образом, к августу 2022 года, на пятом месяце военных действий, общество проходит точку равновесия поддержки-неподдержки специальной военной операции в Украине: 38% против 38%. Пусть этот момент останется в нашей памяти. Мы входим в новую фазу, которая — по канонам, после гнева и торга, — будет фазой депрессии.
Без негативных последствий за последние полгода обошлись только 8% россиян, и я не в их числе. Но у меня произошло много приобретений, которые были бы невозможны в других обстоятельствах. Главное из них — мои коллеги, с которыми мы делаем эту важную работу.
Я горжусь моими партнерами и очень им благодарна за наше сотрудничество.