Skip to main content

Пространство идеального общества Ролана Барта (по «Мифологиям» и «Империи знаков»)

Published onOct 17, 2022
Пространство идеального общества Ролана Барта (по «Мифологиям» и «Империи знаков»)

Выпускница бакалавриата, департамент филологии НИУ ВШЭ (СПб.)
[email protected]

Аннотация: В статье рассматриваются идеальные знаковые системы по Ролану Барту, принципы их функционирования и положение субъекта в этих системах. Затем само представление Барта об идеальных знаковых системах рассматривается с точки зрения семиологии – как вторичный знак-миф.

Ключевые слова: Ролан Барт, идеальное общество, знаковые системы, миф.


Что такое идеальное общество и в каком пространстве оно располагается

В работе «Империя знаков» Ролан Барт описывает свое путешествие в Японию. В ходе поездки происходит знакомство с японской культурой, но не для глубокого ее изучения. Японская культура постоянно противопоставляется западной, при этом лучшее понимание последней не достигается за счет остранения.

Вместо этого Барт как бы создает на основании увиденного такое пространство, в котором существовала бы некая «невероятная символическая система». Это не просто пространство между Востоком и Западом, и даже не пространство их синтеза, но такое, в котором одна культура (культура Востока) дается как воспринятая и понятая представителем культуры другой (европейской). В результате получается совершенно новая культура, не похожая ни на первую, ни на вторую. Барт пишет об этом в первой главе книги:

Восток мне безразличен, он лишь поставляет1 мне набор черт, которые в этой придуманной игре позволяют мне “лелеять” идею невероятной символической системы, полностью отличной от нашей2

Стоит уточнить, что система, о которой идет речь, — это совокупность знаковых систем. Вся в целом идея создания идеальной символической системы изложена Бартом в предложенной им метафоре «незнакомого языка»:

Мечта: знать иностранный (странный) язык и вместе с тем не понимать его: замечать его отличие, которое не возмещалось бы никакой поверхностной социальностью языка, его общеупотребительностью; знать положительно преломляющиеся в этом новом языке невозможности нашего языка; <…> создать наше «реальное» по законам иного монтажа, иного синтаксиса (2004. С. 15).

Другими словами, это некая альтернативная система, в которой западное сознание функционировало бы в не свойственных ему парадигмах.

Далее Барт пишет:

Я мог бы также, не претендуя на то, чтобы отобразить или проанализировать нечто реальное <…> выявить где-то в мире (где-то там) определенное количество черт <…> и из этих черт свободно выстроить систему. И эту систему я назову: Япония3 .

Итак, для создания идеальной системы требуются два условия: она должна где-то размещаться и из чего-то состоять. Состоит она из этого самого набора черт, которые Барт черпает в японской культуре. Но, как будет видно далее, эти черты не даются в чистом виде — они лишь представляют основу для последующей обработки и «европейской» интерпретации. Заявлена эта система изначально как существующая в пространстве инобытия, «где-то там», поэтому размещается лишь в сознании Барта в качестве идеи, не находя реализации в материальном мире.

Теперь представляется необходимым объяснить связь идеальных знаковых систем и идеального общества. Дело в том, что для Барта общество характеризуется знаковыми системами, которыми оно пользуется. Так, в «Мифологиях» он показывает, что если представители общества пользуются знаками, выработанными буржуазной идеологией, то такое общество может быть определено как буржуазное (хотя его представители могут относиться к разным классам) (2008. С. 302).

Итак, под идеальным обществом далее будет пониматься то, которое пользуется идеальными знаковыми системами. Далее следует объяснить, каким критериям эти системы должны соответствовать.

Слова «свобода» и «пустота», а также их производные и синонимы в «Империи знаков» постоянно сопровождают упоминания Востока. К Западу же применяются их антонимы — «наполненность», «избыток». Запад, как говорит Барт, «наводняет всякую вещь смыслом, подобно авторитарной религии» (2004. С. 90). Знаковые системы Японии, таким образом, превосходят западные в понимании Барта именно своей ненаполненностью.

Далее предлагается рассмотреть, как и в чем именно проявляется смысловая разреженность Японии и как она контрастирует с западной, европейской наводненностью смыслами.

Положение субъекта

Японские знаковые системы предстают такими, в которых стирается грань между внешним и внутренним и где субъект не играет главенствующую роль:

Так, например, широкое распространение в японском языке функциональных суффиксов и сложность энклитик предполагают, что субъект проявляется в высказывании через предупреждения, повторы, замедления и настаивания, конечная масса которых превращает субъекта в огромную пустую оболочку речи, а не в то наполненное ядро, которое извне и свыше направляет нашу речь таким образом, что то, что нам представляется избытком субъективности (ведь говорят же, что японский язык выражает ощущения, а не констатирует факты), является, напротив, способом растворения, истекания субъекта в раздробленном, прерывистом, растолченном до пустоты языке (Там же. С. 14).

Выходит, что субъект в японском языке занимает то же место в коммуникации и находится на том же уровне, что и знаки, передаваемые ими смыслы. Он оказывается где-то в их общей массе как невидимый элемент среди остальных элементов коммуникации. И поскольку эти элементы теперь не концентрируются вокруг субъекта, как в магнитном поле, они движутся свободно, независимо от него. Соответственно, система, которую они составляют, функционирует иначе — децентрализованно.

Децентрализованность знаковых систем

Чтобы более детально рассмотреть работу децентрализованных знаковых систем, можно обратиться еще к одной такой системе, освобожденной от власти субъекта, — театру Бунраку. Это кукольный театр, где одной куклой управляют два-три человека, не скрытые за ширмой, но также фигурирующие на сцене: два помощника одеты в черное, их лица покрыты тканью; один из них в перчатках, но с голыми локтями.

Сбоку на эстраде располагаются музыканты и чтецы; их задача — выражать текст (подобно тому, как выжимают сок из фруктов). <…> Таким образом, в Бунраку осуществляются три различных уровня письма, которые считываются одновременно в трех составляющих спектакля: марионетка, манипулятор, озвучивающий: действие свершенное, свершаемое и вокальное (Там же. С. 66).

Интересно, что субъектность в театре устранена, или скорее даже предупреждена, на каждом уровне: марионетка не обладает ей, поскольку она представлена как объект, движимый кукловодами, которые находятся на сцене, а не за ширмой, что акцентирует отсутствие централизации на марионетке; но движение лишь осуществляется кукловодами, а не исходит от них — именно поэтому их лица скрыты под тканью (что показывает отсутствие их значимости как собственно субъектов); а чтецы лишь воспроизводят повествование, никак не вмешиваясь в него. Важно, что само присутствие чтецов работает на эффект отсутствия субъекта: «Голос не устраняется (что означало бы ввести цензуру, а тем самым и указать на его значимость), но отводится в сторону (чтецы занимают боковую часть сцены)» (Там же).

Противопоставляя Бунраку западному театру, Барт объясняет действие децентрализованной системы. Поскольку элементы театра не концентрируются вокруг субъекта, они, хотя и существуют и действуют одновременно в рамках представления, делают его открыто дискретным, а не целостным. Барт писал:

…основанием нашего театрального искусства является не столько иллюзия реальности, сколько иллюзия целостности: начиная с греческой хорейи вплоть до буржуазной оперы мы мыслим лирическое искусство как одновременность нескольких выражений (игры, пения, мимики), имеющих единое неделимое основание (Там же).

Бунраку же эти составляющие разводит, ни одно из них не зависит от другого, хотя все они одновременны. Таким образом, Барт показывает систему, в которой пустота не маскируется и не переполняется субъектом, где «внутреннее не определяет внешнее» (Там же. С. 80).

Предупреждение наслоения смыслов

Как уже сказано выше, децентрализованные знаковые системы лишены субъекта и целостности, значит, они лишены какой-либо иерархии между элементами: эти элементы существуют все вместе и сами по себе. И поскольку не-сосредоточенность элементов на центре-субъекте обеспечивает разреженность и позволяет элементам двигаться в любом порядке, эти элементы становятся дискретными и не образуют прочных связей друг с другом. И ввиду отсутствия этих дополнительных связей между элементами отсутствуют и дополнительные смыслы, которые бы сопутствовали этим связям. Иными словами, в разреженных системах отсутствуют условия для появления коннотаций.

Такая важная черта идеальной знаковой системы, как предупреждение образования новых смыслов (свойственного западным знаковым системам), очень ярко и подробно описывается Бартом в разделе о хокку.

Барт дает собственное понимание хокку и сравнивает его с ребенком, который в своей простоте и наивности дает вещь, вместо того чтобы ее описывать или рассуждать о ней:

Старая заводь.
В нее прыгает лягушка.
О! шум воды
(Там же. С. 91).

Это хокку, как вспышка, дает сознанию читателя сцену прыжка лягушки в заводь, сопровождающегося всплеском воды. При этом, как и на примере японского театра, общая картина представлена тремя дискретными элементами, каждый из которых дан отдельно (в том числе буквально — отдельными предложениями).

Хокку делает то же, что и западная поэзия, о которой Барт рассуждает в «Мифологиях»: оно доходит до вещей сквозь слова о них (2008. С. 294). Однако если поэзия делает это через реконструкцию языка (приемы остранения и т. д.), то хокку — через достижение его предела. Хокку дает вещь таким образом, что достигает момента, «когда язык прерывается» (2004. С. 94). Когда этот предел достигается, хокку дает лишь тот смысл, который оно дает, не позволяя ему трансформироваться или продолжиться, оно «стремится к достижению гладкого языка, где ничего не оседает на накладывающихся друг на друга пластах смысла» (Там же. С. 92). Это сохранение гладкости можно понимать как сохранение одноуровневости, когда никакой дополнительный смысл не может вытечь из другого или настроиться над ним. Иными словами, хокку не позволяет появиться коннотации как нарушающей гладкость надстройке. Так, по Барту, недопущение вторичной мысли (или даже предпосылки к ней) путем обрывания разрывает то, что он называет «дурной бесконечностью языка» (Там же. С. 96).

Еще раз вспоминая, что Барт не углубляется в познание Японии, а лишь смотрит на нее глазами европейца, можно понять: он просто дает свою оценку тому, о чем пишет. И хокку преподносится им как доброжелательный освободитель: «хокку — это не свобода, а Освобождение — именно выход из заключения западных смыслов» (Там же. С. 79).

Итак, идеальные знаковые системы освобождены от субъектности, что обеспечивает их децентрализацию, свободное движение смыслов и предотвращение наложения смыслов друг на друга, которое приводило бы к образованию смыслов новых. Это системы, свободные от всего, от чего освободился Барт, попав в чужую страну без знания языка.

Идеальное общество как бартовский миф

Поиск Бартом идеального общества, как уже говорилось выше, — это поиск альтернативы, способа доказать, что западные знаковые системы не единственно возможные, что они имеют пределы, за которые можно выйти. Барт пытается уйти от избытка смыслов, за счет которого происходит их искажение и наслоение друг на друга. Однако сам принцип, по которому его идеальная семиотическая система конструируется, напоминает принцип формирования новых смыслов путем «отрастания» от старых в буржуазном обществе.

Этот принцип есть принцип формирования социальных мифов. Имеет смысл прояснить само понятие мифа у Барта. Миф — это вторичная семиотическая система, соотношение означаемого и означающего, где в роли означающего выступает другой знак. Этот первичный знак берется за основу, но его означаемое устраняется и в результате остается лишь означающее, как полая форма, и заполняется новым смыслом. И поскольку миф использует знаковую систему в своих целях, он всегда осуществляет ее похищение: «…от мифа не может укрыться ничто, свою вторичную схему он способен развернуть, отправляясь от какого угодно смысла» (2008. С. 292).

Итак, Барт описывает японскую культуру, язык, быт — как открыто означивающие. Можно сказать, что для него это общество денотативное, лишенное коннотаций (дополнительных, наслаивающихся смыслов), общество, где постулируется пустота. Где пустота ничем не прикрыта, она существует изначально, в отличие от пустоты означающего в буржуазном мифе, которая является промежуточным этапом между его опустошением и заполнением новым смыслом. В условиях такой изначальной пустоты денотации прерываются, не давая возможность вырасти коннотациям.

Однако эта культура воспринимается так именно иностранцем, т. е. как культура-объект, описываемая метаязыком — французским языком и с точки зрения западной культуры. Барт практически в буквальном смысле осуществляет похищение языка: он описывает японский язык, культуру именно в том виде, в каком он с ними познакомился. Он не берет в расчет тысячелетнюю историю и трансформации, в результате которых эти знаковые системы сложились (эти процессы были бы означаемыми, а непосредственно языковые и культурные особенности, с которыми встретился Барт, — означающими). Вместо этого он берет их как полые, как означающие без означаемых и подвергает своей «европейской» обработке. Он рассуждает о них именно в их отношении к Европе: как к освобождающим от смыслов и от субъекта, предлагающим иную парадигматику. Идеальна, таким образом, не Япония, а пространство, где француз чувствует дистанцию с Францией (и Европой в целом), но все еще остается французом.

Получается, Барт создает трехэтажную семиотическую конструкцию. На первом ее уровне находятся знаковые системы Японии. Когда Барт описывает их (причем описывает как знаковые системы Японии «где-то там», т.е. «опустошает», не беря в расчет их, возможно, глубокие и даже переполненные смыслы), они становятся означаемым второго уровня. Тогда их означающим на этом втором уровне является бартовский метаязык, сочетание же означаемого и означающего — это рассказ об империи идеальных знаковых систем. Третьим уровнем является коннотация, чье означаемое — «не-европейскость» — вытекает из означающего второго уровня (метаязыка, описывающего в японских знаковых системах «пустоту», «не-наводненность смыслом» и т.д.).

Тогда выходит, что бартовская грёза об идеальном обществе (или об империи идеальных знаковых систем), имея на месте означаемого знак с опустошенным означаемым, является не просто грёзой, но мифом, причем мифом не двух-, а трехуровневым (где добавляется опустошенный нижний уровень).

Тем не менее у бартовской грёзы как мифа есть одно «но». С самого начала Барт обозначает роль Востока как поставщика смыслов и указывает, что они являются лишь основой для символической системы, о которой он грезит. Этот факт отличает мифическое общество Барта от разоблачаемых им мифов. Ведь он сразу говорит о невозможности существования такого общества и о его существовании лишь как идеи. Соответственно он лишает миф его главной функции — сокрытия.

Вывод

Итак, на основании вышесказанного можно определить пространство идеального общества. Это пространство «где-то там»; идеальное общество не просто утопично, оно а-топично. Такой атопос обязательно подразумевает некую дистанцию — дистанцию иностранца и посещаемой им страны, преодолеваемую географически, но существующую на уровне знаковом. И размещает он в себе новую знаковую систему, образуемую в сознании субъекта: в нашем случае француз Барт отдаляется от Франции, оставаясь французом. Знаковая система, которой пользуется идеальное общество, — это глобальная знаковая система, состоящая из знаковых систем Востока и встроенная в предлагаемую ими парадигму. Под восточной парадигмой понимается лишение центра в лице субъекта, а потому лишение ядра, придающего целостность, обеспечение в результате этого дискретности и освобождения от дополнительных смыслов. Но создается эта знаковая система носителем европейского сознания и потому всегда отсылает к системам европейским, хотя (или вследствие того) пытается их преодолеть.


The space of an ideal society by Roland Barthes (according to “Mythologies” and “Empire of Signs”)

Anastasia Muratova
HSE St. Petersburg, Bachelor of Philology
[email protected]

Abstract: The article discusses ideal sign systems according to Roland Barthes, the principles of their functioning and the position of the subject in these systems. Then this Barthes’ idea of ideal sign systems is considered from the point of view of semiology – as a secondary sign-myth.

Keywords: Roland Barthes, ideal society, sign systems, myth.

Comments
0
comment
No comments here
Why not start the discussion?