Россия в зеркале своих поражений

В нашей статье мы планируем рассмотреть две взаимосвязанные темы.

Тема 1. О русской войне и ее причинах.

Тема 2. О причинах поражения карго-культовых форм существования в войне против современной цивилизации.

Масштабность проблематики вынуждает нас говорить тезисно, крупными мазками отображая ключевые соображения, иллюстрации и смысловые связи. Показать целостный срез современных российских реалий нам в данном случае представляется более важным, чем прописывать детали; то же касается и некоторых существенных аспектов цивилизации, способной обороняться от всплесков архаики с помощью стратегий 5-го поколения, сутью которых является не столько военно-технические, сколько социальные, информационные и организационные особенности. Для этого нам понадобятся такие понятия как инфляция, логистика, цепочки доверия, а также концепт карго-культовых имитаций.

От тотальной инфляции — к уничтожению как «национальной идее»

Начнем с такого вопроса. Почему многие эксперты ошибались в своих предсказаниях, касающихся хода войны и, в особенности, самой возможности ее начала? Каков источник ошибок? Виновата ли в том только логика рассуждений экспертов, или же еще и отсутствие внимания к определенной специфике российской действительности?

Чтобы эту специфику разглядеть нужна подходящая оптика и, возможно, даже новый концептуальный словарь. В терминах широко трактуемого концепта «инфляция», мы попробуем показать, как и почему война стала национальной идеей. Для этого мы предлагаем проследить путь превращения локальных инфляций (смысловых, экономических, идеологических, и т. д.) в инфляцию тотальную, кульминировавшую в конечном итоге в процесс НИЧТОжения как такового. Эти процессы катализировались нигилистическими, по сути, верованиями в «особость русского пути», сопровождающимися карго-культовыми представлениями о научно-технических и социальных успехах «западной» цивилизации.

А тем временем, пока шарик российских «реалий» раздувался, на его поверхности мелькали красивые картинки. За ними было увлекательно наблюдать, хотелось верить в их реальность и даже инвестировать свои усилия в нанесение на утончающуюся поверхность новых и новых картинок, изображающих цивилизованность, рациональность, модернизацию, etc.; в то время как надо было следить за наполняющей шарик мертвящей пустотой, просчитывать направление эксплозии и готовиться к ликвидации последствий.

Даже перед самым началом войны большинство думало, что совершающееся в России есть итог хитрых расчетов и высокоуровневой прагматики. За полгода войны с Украиной, однако, стало ясно, что современная Россия — это явление квази-природного порядка, и что социально-политические процессы имеют характер внешних проявлений глубоко больного существа, страдающего примитивными обсессиями и явной неспособностью к коммуникации. Поведение России и ее «элит» регулируется не особой формой цивилизованности, а результатами антропологических перверсий, произошедших с ее населением, включая властную верхушку. (К примеру, разительным отличием «путинского поколения» от «хомо советикуса» является практически полное исчезновение феномена (само)иронии — это видно и по публичным выступлениям чиновников, и по вырождению жанра анекдота, столь популярного в позднесоветские времена. Исчезновение способности к эмпатии у «носителей победобесия» — другой важный симптом).

Ошибки предсказаний, таким образом, были связаны со ставкой на объяснительные модели, рационализирующие происходящее с Россией, а не на те модели, которые способны воспроизводить, грубо говоря, поведение аутической психофизиологии, наугад слепленной из историософских мифологем и эзотерических интуиций. Это не значит, что в поведении российских властей было мало рациональности. Дело не в количестве рациональных средств, а в их статусе, который в России был резко снижен и предполагал чисто инструментальное и исключительно тактическое использование рациональных механизмов в качестве полезного, но вторичного средства для достижения бог весть откуда взявшихся «целей». Глубинные основания политических действий, равно как и итоговые устремления никогда не были предметом рациональных разбирательств; здесь всегда господствовали идеологические манипуляции и мифологические спекуляции. Скажем точнее, рациональность политической и социальной жизни никогда не была само-целью, т. е. чем-то таким, что целенаправленно культивируется, продумывается и отчуждается в устойчивых, над-индивидуальных институтах, принципы работы которых были бы формально кодифицированы и представляли собой «инструкции» по отправлению власти. В этом заключается одно из коренных отличий западных демократий от той политической химеры, которую пытались выстроить в России. Ставка на персоны, а не на институты, ставка на мутную вязь семантических отсылок, а не на рациональность прозрачной и честной коммуникации формировала природу российской власти. Об этом мы еще поговорим ниже.

Иллюзия многообразия. Иллюзия рациональности

Итак, вернемся к вопросу о том, почему многие эксперты не справились с предсказанием начала теперешней войны. Обратим внимание, что примеры в истории легко находятся: к началу первой мировой войны рациональных соображений в пользу того, что война желательна или необходима, не было. Войны не будет потому, что она никому не нужна — говорили перед Первой Мировой.

Искать задним числом неучтённые скрытые факторы — прямой путь к конспирологии. Продуктивнее уточнить, что представляла собой та картина мира, рациональный анализ которой не обнаруживал достаточных причин для начала бойни. Подчеркнем: нам интересна именно картина мира, некая совокупность усредненных представлений о мире и России в нём; представлений, на основании которых принимаются политические решения. Этот момент следует рассматривать вкупе с тем обстоятельством, что в России практически нет адекватной социологии, аналитические результаты которой были бы понятны широкой публике, и даже специалисты по соответствующим областям имеют весьма фрагментарные представления о российских реалиях (а уж о консенсусе в ученой среде и говорить не приходится). Поэтому о степени несовпадения представлений о России с действительностью мы можем судить только по тем катастрофическим поражениям, которые привели Россию к тотальному банкротству.

Неоспоримым, однако, является один важный момент: российские властители в свое время быстро сообразили, что вместо инвестиций в развитие армии, науки, собственных технологий (и т. п.) гораздо проще и дешевле вкладывать в красивую картинку, слегка подкрепленную импортируемыми товарами и концепциями. Инвестиции в образы и нарративы дают несравнимо более скорый результат, тем более что о «материальном» обеспечении этого результата можно долго не беспокоиться: высоченные цены на энергоресурсы создадут иллюзию эффективности любого самого провального государственного проекта.

Но нужно четко понимать, что и результат таких инвестиций в свою очередь будет состоять преимущественно из образов и нарративов. Естественным следствием таких инвестиций будет инфляция (смысловая, идеологическая, и т. п.). Радужный пузырь картины мира станет раздуваться, переливаясь и предлагая видимость многообразия. Если сосредоточиться на нём, всегда можно отыскать часть картины, соответствующую чаяниям смотрящего. На пузыре «РФ» можно было разглядеть и построения урбанистов и активную научную жизнь, и распространение волонтёрства, и улучшение качества образования и прочая, и прочая. И любой фрагмент по отдельности не согласовывался с перспективой войны — разве что с краткой, почти что полицейской операцией, но уж никак не с войной в её собственной форме безысходного, неопределённо долгого процесса истребления людей, вещей и представлений. Потому-то всем, кто разглядывал инфлирующую поверхность было очевидно, что война неуместна, а значит не имеет причин разразиться.

Сейчас спорят: было ли развязывание войны чем-то исторически необходимым? Наш ответ: с некоторого момента — да. Не так важно, где именно этот момент локализовался в недавнем прошлом; важнее понять то, что сама природа российского способа отправления власти несла в себе шаг за шагом осуществляемое отсечение развилок и альтернатив. Поэтому на каком-то этапе не мог не возникнуть момент, когда дерево возможностей развития сузилось до одной единственной траектории.

Заметим, что локальные инфляции сами по себе являются продуктивным инструментом стимуляции социальной и экономической (в кейнсианской модели) жизни. Однако, они становятся контрпродуктивными, интегрируясь в инфляцию глобальную — просто потому, что исчезает всё то, что обеспечивает «ценность» чему бы то ни было. Если продуктивность экономической инфляции заключается в стимулировании производства, то при тотализации инфляции единственной «ценностью» становится сама инфляция, сама расширяющаяся пустота обесценивающихся денег, политических обещаний, отчетов чиновников, и т. п. Локальные инфляции, запускаемые ради рациональной оптимизации соответствующих процессов, тотализируется в феномен «инфляции ради инфляции» (за парадным фасадом которого происходит столь же тотальное экономическое и культурное разграбление страны).

Обратим внимание на особую роль нормализации беспредельного вранья: вранья Путина, предвыборных обещаний чиновников всех мастей и конечно же вранья пропаганды. Это не только прекрасная иллюстрация идеологической и смысловой инфляции. Тут мы имеем дело с дискурсом, особенностью которого является его: а) нарочитая нелогичность и б) нормальность произвольной смены любых правил. Достаточно вспомнить сколько раз, и сколь радикально менялись «цели войны» анонсируемые Кремлем и транслируемые средствами массовой (дез)информации. То, что помимо монополии на насилие (свойственной большинству государств) путинское государство присвоило себе монополию на «дискурсивный» произвол, говорит о том, насколько оно считает важным этот вид современного оружия. (То, как создается иллюзия обоснования и имитация логичности идеологических «рассуждений» — отдельная тема).

Нетрудно понять, с какими трудностями в прогнозировании поведения подобной системы мы столкнемся. Здесь нужно смотреть не на логику принятия публичных решений, которые как правило отражаются лишь на появлении или исчезновении поверхностных картинок, а на механику происходящего глубинного процесса — т. е. на контуры расширяющейся пустоты и на те силы, которые этот контур формируют. К таким «силам» относится и уровень кипения «патриотизма» в массах, проявляющегося в крымнашистских настроениях и победобесных аффектах; и давно шедшая подготовка страны к нарастающей ее экономической изоляции (дедолларизация, уход в золото и т. п.); странности очевидно непопулярной финансовой мобилизации в виде повышения пенсионного возраста; необъяснимо жестокое подавление протестов в Беларуси (которая, как оказалось, готовилась как плацдарм), и т. п.

Очевидно, однако, что процесс накачивания «пузыря» не может длиться бесконечно. С одной стороны, этот процесс невозможно ни приостановить, ни преобразовать во что-то иное, ни выскочить из него — он автокаталитичен и всепоглощающ как черная дыра. С другой стороны, степень прочности поверхности пузыря, очевидно, не безгранична. Каждый новый виток того или иного локального расширения может «неожиданно» привести к точечному разрыву, а затем и каскадному обрушению всей конструкции в целом. Фатальным витком, приведшим Россию к краху, стала очередная попытка географического расширения российской «империи». Встретив «неожиданное» сопротивление в одном месте, мыльный пузырь лопнул весь, обнаружив совершенную нежизнеспособность всех прочих сфер его виртуальной жизни.

Преступный инфантилизм «загадочной русской души»

Загадка «русского характера» или «русской души» принадлежит к числу тех популярных тайн, о которых часто упоминают, но разрешить которые и не пытаются. Нетерпеливый поэт даже восклицает: «Давно пора е…а мать / Умом Россию понимать.» Разного рода подсказки в основном анекдотического толка рассыпаны в письменных свидетельствах: от летописного утверждения, что де «веселие Руси есть пити» до высочайшей мрачноватой шутки про «двух союзников России». Однако, в новейшие времена всё настойчивее прорываются попытки определиться с этой загадочной идентичностью. Власть пытается обзавестись «национальной идеей» чуть ли не научным путём, в том числе подряжая на поиски академические институты. Литераторы т. н. «патриотического направления» сочиняют вдохновенные до уровня горячечного бреда панегирики и прокламации, образно рисующие необычайные свойства и необычайное же предназначение «России» и «русских». Главным структурным элементом и этих научных разысканий, и этих риторических построений систематически оказывается противопоставление неясно определённому Иному (Западу, рационализму, духу наживы, антитрадиционализму и т. д.) Это давняя традиция, ясно проявленная уже в XIX веке.

Но негативные определения несут с собой риск такого прогрессирующего умаления объёма определяемого, пределом которого окажется абсолютная пустота, которую лишь в теологических построениях можно позволить себе отождествлять с плеромой. Для привязанного к реальности, поверяемого эмпирией взгляда пустота — недостижимая абстракция, которая, однако, может служить обозначением вполне реальной тенденции или склонности — к опустошению, изничтожению, отрицанию. В двадцать втором году нынешнего столетия эти давние попытки выговорить окончательную правду о «русском» чрезвычайно интенсифицировались. Мы услышали из уст политиков, людей искусства, религиозных деятелей не просто оправдания войне, но прямо декларации о войне как смыслообразующем факторе, о «самореализации нации», о готовности утверждать «границы России» — везде (что само собой наводит на подозрение, что центр её должен располагаться «нигде»). Готовность оправдывать истребительные усилия, направляемые как вовне, так и внутрь, преступает границы всякой рациональности, калькуляции потерь и приобретений, превращается в самодовлеющую идею.

Это побуждает думать, что старая загадка наконец находит своё разрешение, многие уже поняли, а вскоре и другие поймут, что человеческая самоидентификация с помощью формулы «быть русским» означает воплощение в себе метафизической воли к ничто.

Эта разгадка является ключом к еще одной разгадке: к тому, чтобы признать единственным логически возможным отношением между «Россией» и «Миром» строгую, т. е. взаимоисключающую дизъюнкцию. Или-или.

И это вовсе не умозрительная спекуляция. Послушаем, что говорят самые влиятельные апологеты «русского мира», напрямую ответственные и за развязанную войну, и за тысячи реальных смертей. Со слов господина прилепина мы теперь точно знаем, что отныне «война — это национальная идея». Это значит, что на вопрос «а когда же закончится война?», у них есть четкий ответ: война закончится тогда, когда весь мир станет «русским миром». Ибо Россия обречена расширяться (Сурков) и вообще она границ не имеет (?). Напрашивается вопрос: а что, если мир начнет сопротивляться? И не позволит России осуществить своё «предназначение»? А такой мир нам не нужен, однозначно ответит вам путин. Мир, готовый сопротивляться такой вот расписной «России» превратиться в ядерный пепел. Хочется воскликнуть: «а неужели нельзя как-то по-другому? Зачем вся эта разрушительная ахинея?!». Д.Медведев вам ответит: «А ни за зачем. С нами бог, и мы боремся с мировым злом». И точка. Конец «разговора».

Когда последние основания рассуждений покидают сферу рационального и переходят в сферу метафизических предпочтений, граничащих с клиническими отклонениями, все споры прекращаются. Партия переходит в эндшпиль и кульминирует в полном разгроме одной из противоборствующих сторон. О причинах поражения России мы поговорим чуть позже, а сейчас укажем на еще одно важное обстоятельство.

Кто власти и Что власти. Институты и персоны

Прибавим еще одно наблюдение: одним из источников специфических проблем русских попыток понять и обустроить свой мир является наша несколько архаичная (а может быть инфантильная) склонность отдавать предпочтение всяческим «кто» перед деперсонифицированным «что». Даже если и заводим мы себе какой-либо предположительно благодетельный институт, то тотчас извращаем его, получая res privatis вместо res publicas (и поделом, что остаёмся в итоге с private parts). Ведь это же мы сами, не дожидаясь ещё дурных или хороших дел от выбранной персоны, начинаем представлять задачу в виде ложной дилеммы «если не X, то кто?» Неустойчивость конструкции, зависящей от добродетелей отдельного лица проанализирована ещё в античности, но мы, похоже, более впечатляемся наглядностью образа, воплощаемого персоной, чем прислушиваемся к логической аргументации. Не право, а праведный судья, не разумное управление, а мудрый правитель, не «снипы-хрипы», а «работа, сделанная с душой», не планомерные действия по достижению результата, а «кровь-из-носу» и «любой ценой».

Но это только половина проблемы. Зная понаслышке, из каких частей состоят успешные работающие системы, мы принимаемся их создавать, оформляя персоналистское решение институциональными построениями. И эти наши самолёты из соломы и глины мало того, что лишь внешне напоминают свои летающие прототипы, так они ещё и несут на себе «отпечаток неповторимой личности» умельца, их созидающего. Получается многослойный пирог из разнокалиберных персон и карго-институтов, в котором, в конечном счёте ригидность карго-конструкций решающим образом влияет на предполагавшуюся уникальную субъектность персон, так что в итоге действует не какой-то там «путин», а карго-структура, выстроенная для того, чтобы представлять вовне небогатое в общем-то содержание этого индивида.

Беда в том, что эта вторичная несобственная чтойность (quidditas) обнаруживается как псевдо-объективная конструкция, которая по сути является лишь проекцией мифологических представлений о персонифицированной власти. И тогда, например, мировая революция, построение коммунизма, или борьба с сатанизмом/мировым злом (и т. п.) оказывается фактором, намертво цементирующим все вертикали и институты власти, конфигурация которых отныне затачивается под решение соответствующей сверх-государственной «задачи». В итоге происходит переворачивание причинно-следственных связей: «приход к власти» реализует собой не улучшение работы судебных, исполнительных и законодательных и прочих государственных институций, а их использование в личных целях, или в крайнем случае в целях корпоративных/партийных (но и тут происходит та же редукция: ведь мы «говорим — партия, а подразумеваем — Ленин/Путин/Явлинский/Жириновский», не так ли?).

Современная цивилизация и ее карго-культные имитации

«Пехота выигрывает сражения, логистика выигрывает войны», говорил Дж. Першинг, Генерал армий Соединенных Штатов. Как оказалось, справедливость этой чеканной фразы может относиться не только к войнам между армиями, но и к войнам между цивилизацией и варварской архаикой.

Пришла пора разъяснить, в чем заключаются преимущества современной цивилизации перед ее карго-культными подобиями. В этом вопросе нам поможет слово «логистика», уже прочно вошедшее в оборот в связи поражением армии РФ из-за катастрофы с ее логистикой; катастрофы, которая была частично создана армией Украины, а частично — вороватым руководством самой же эрэфии. Понятие логистики, как и понятие инфляции, мы будем использовать в самом общем смысле, имея в виду логистику информационную, социальную, экономическую, а не только военную и снабженческую. Помимо понятия логистики нам понадобится концепт «цепочек доверия». Этот концепт хорошо известен специалистам по компьютерной безопасности, но нам, опять-таки, понадобится весь спектр его возможных применений. Феномен доверия, в самом широком смысле, является одним из ключевых для социологии и антропологии. Он, во всех своих модификациях и итоговых конфигурациях, лежит в основании всех типов социальности.

Конечно, говорить о структурных преимуществах одного типа социальной организации перед другим типом, используя только два понятия (логистики и цепочек доверия) является сильным упрощением. Тем не менее, этого будет достаточно для того, чтобы проиллюстрировать наш центральный тезис: в основе современной «западной» цивилизации, с ее социальными, военными и экономическими технологиями, лежит определенная комбинация цепочек доверия и логистических конфигураций, которая гарантирует ей силовое превосходство над культурами, построенными на иной социальной логистике и с иначе выстроенными цепочками доверия. (Под силовым превосходством мы имеем в виду не только силу военных или спецслужб, но и силу политическую, экономическую и т. п.).

Известный военный аналитик Р. Свитан любит повторять в своих эфирах: «война — это математика». Скажем шире, превосходство одной цивилизации перед другой — это тоже математика. Причем математика современная, включающая в свой арсенал теории игр, теории коммуникации, теории вероятностей и математическую статистику, и мн.др. Разумеется, самой по себе математики недостаточно для реальной демонстрации цивилизационного превосходства — к математике должна быть прибавлена человеческая воля к аккуратному следованию ее предписаниям. (А это еще один из пунктов, который практически отсутствует в «загадочной русской душе», с ее презрением к калькуляции, законосообразности и всяким расписаниям).

Социально-политическая логистика — это в первую очередь система распределения властных полномочий, приводящая в движение машинерию принятия и выполнения решений. В странах, где сильны мафиозные и прочие «теневые» структуры, она лишь отчасти совпадает с логистикой государственной. Однако помимо распределения властных полномочий, необходимо принимать во внимание устройство цепочек социального доверия — а это сети, распределяющие делегацию прав и компетенций, позволяющие удостоверяться в надежности исполнения делегированных полномочий. К примеру, в нормальных странах уровень доверия к собственным силовым структурам очень высок, в то время как в России, скажем, полиция вызывает преимущественно страх и недоверие (в 1990-е годы многие предпочитали обращаться к «ворам в законе» для решения возникших сложностей, а не в суды и не в милицию). Цепочки доверия включают в себя не только государственные цепочки (как, например, в избирательных институтах), но и цепочки социально-экономические (доверие к врачам, к учителям, к адвокатам, к строителям, и пр.). Как показывает украинский опыт, цепочки доверия, оперативно ведущие «снизу вверх» или по горизонтальным направлениям могут иметь решающее значение.

Идущая война явственно показывает, что логистика, обеспечивающая работу властных и доверительных цепочек, базирующаяся на принципах «вертикали» и жесткого, централизованного управления сильно проигрывает сетецентричной организации логистики. Армия РФ, копирующая в основных чертах имперское устройство России, с ее вертикалями власти, с ограблением провинций, с ригидной архитектурой, исключающей мобильность ее горизонтальных измерений, показала свою чудовищную неэффективность.

Заметим между прочим, что разгрому армии РФ предшествовал разгром научного и технологического ее потенциала. Причиной этих разгромов является далеко не только итоговое недофинансирование армии (в силу коррупции) и науки (в силу циничной безмозглости чиновников), но уничтожение самих условий возможности модернизации и развития новаторских технологий (организационно-социальных, научно-технических и т. п.). Возможно, путинская власть и не желала такого разгрома, но архитектура социально-политической логистики этой власти принципиально не позволяла достичь того уровня эффективности использования человеческих и прочих ресурсов, которые были достигнуты «на западе». Та же наука, в ее современном, «большом» варианте, не способна развиваться вне определенных социальных условий, связанных с конкуренцией и кооперацией, со свободой слова и мирных форм жизни, с нормами коммуникации и т. п.

Украинская армия успешно освоила преимущества сетевой логистики и показала впечатляющие результаты на практике. Думается, восстановление украинской экономики, и страны в целом, покажет аналогичные результаты. Мы имеем теперь эмпирическое подтверждение тому, что между социально-политической логистикой цивилизованных стран и наличием Himars’ов, с поразительной точностью громящих врага на полях сражений, имеется прямая связь. В конечном итоге диктатуры производят ракеты, попадающие по стрелявшему, а «своих не бросать» у таких армий не получается, потому что убегать приходиться слишком быстро. И, главное, что все эти зажигательные лозунги диктаторской пропаганды, все эти страшилки о собственной мощи де факто оказываются математически противоречащими реальному положению вещей.

У Галича про «маршалов в штабах» было сказано, что «мудрость их вся заключается в том, что два — это меньше, чем три». Арифметика это, спору нет, тоже часть математики, но только несколько почтенного возраста. Недаром эти античные ещё по происхождению знания преподаются в начальной школе. Но ограничиваться таким математическим багажом в современном мире вероятно недостаточно для управления сложными процессами, всё равно военными, экономическими, или, скажем, демографическими (например, Китай уже подумывает о запрете абортов — мере столь же грубой и прямолинейной, как действовавшее ещё совсем недавно ограничение на количество детей). Системы с иерархической топологией проще проектировать, в них задачи отыскания путей алгоритмически менее сложны, но недостатки, обусловленные этой простотой, обнаруживаются и в снижении надёжности таких систем по сравнению с многосвязными сетями, и в увеличении издержек. Достаточно взглянуть на структуру дорожной сети по разные стороны границы Финляндии и РФ, чтобы усомниться в концепции географического детерминизма: мы обнаружим, что соседствуют как бы два принципиально различных организма. Можно вспомнить и о том, что сетевая структура, которую мы знаем ныне как Интернет, выросла из военной задачи обеспечения устойчивости связи при условии разрушения множества узлов. То есть все мы уже работаем в сети, структура которой определяется продумыванием эффектов только лишь возможной ядерной войны, в то время, как мифологическое сознание лишь использует эмоционально сильный образ ядерной войны, как невозможного события, угрожая которым, можно управлять поведением оппонентов. Не это ли неумение работать с вероятностями при планировании заставляет наших носителей среднего арифметического образования снова и снова выражать недоумение по поводу дел, идущих не так, как мечталось. Так известная «жрица бобра» замечала с досадой, что и предполагать не могла, что за Украину «впишутся пятьдесят стран».

Отметим напоследок вот что. Важнейшей чертой, свидетельствующей об адаптивной мощи «западной» цивилизации (особенно в критические эпохи), является ее нередуцируемая сложность, которая поддерживается не просто силой инерции своего фактического наличия, но и теоретически опосредованными практиками, позволяющими максимально эффективно использовать собственный ресурс. Мощь западной цивилизации не является результатом слепого попадания «в десяточку»: она прекрасно понимает почему она является таковой, имея в распоряжении соответствующий аргументативный ресурс для этого. Об этом мы уже говорили, рассуждая о том, что рациональность социально-политическая для западного ума является самоцелью, в то время как для ума российского — рациональность социально-политической жизни есть лишь «хрустальный замок», вызывающий воистину пещерное раздражение.

Достаточно ли современен «Запад»?

Мы уже говорили о том, что инфляционная модель прожигания собственных ресурсов, которую выбрала Россия, является автокаталитичной. На этом основании мы делали выводы и о неизбежности войны, и о неотвратимости краха российской государственности. Возникает вопрос: является ли является ли автокаталитичным процесс развития современной цивилизации? Здесь мы должны дать отрицательный ответ.

Главный враг цивилизации — приостановка ее собственной концептуальной (но не географической) экспансии. Она осваивает новые мыслительные ландшафты, а не захватывает старые; она влияет на окружающие ее суверенные образования, но не лишает их своей субъектности и суверенности. Она живет сущностным привнесением в мир новых различий и многообразия; карго-культуры только имитируют этот процесс или уничтожают его. Современная цивилизация устроена так, что остановка на достигнутом также невозможна как невозможно однажды вдоволь надышаться, а потом перестать дышать, оставаясь живым. Современная цивилизация нуждается в постоянном усилии, составляющим нерв ее существования. Усилие это связано с интеллектуальным напряжением, направляемым этой цивилизацией как на самопрояснение, так и на риск погружения в неизведанные глубины. Первое измерение делает цивилизацию принципиально анти-мифологическим предприятием, второе измерение связывает ее с идеей активного формирования будущего (в отличие от той же России, которая целиком живет своим выдуманным «золотым веком», своими прошлыми победами и навязчивым желанием что-нибудь «повторить»).

Сказанное означает, что цивилизация не является социальным автоматом и что без описанного выше усилия ее ждет эрозия и смерть. Это обстоятельство — ахиллесова пята современной цивилизации, потому что война карго-культовой архаики против нее может привести к победе, но не на поле боя, а методом уподобления себе. Например, достаточно вынудить украинцев вести ответный огонь по мирному населению, пытать и убивать пленных — и Украина уже проиграла. Еще можно убедить цивилизованный мир в том, что изоляционизм — самая выгодная для него стратегия выхода из войны. Это тоже будет поражением.

Сорваться в не-цивилизованность очень легко. Но восстановить потом разорванные цепочки доверия крайне сложно — этому будут препятствовать не только психологические травмы, но и грубые изменения в социально-политической логистике, всегда тяготеющей либо к избыточной централизации, либо хаотизации.

И последнее. Никакого «особого пути» вне современной цивилизации у России нет; есть разве что «особый тупик», в который с маниакальным упорством загоняет себя население этой огромной страны.

Профессор Свободного университета (Brīvā Universitāte, Латвия) Константин Павлов-Пинус, кандидат философских наук, профессор Свободного университета (Brīvā Universitāte, Латвия)

Аннотация: Современная цивилизация представляет собой сложную систему цепей доверия и структур социальной и политической логистики, которые обеспечивает преимущество демократий перед карго-культами. Нынешняя Российская Федерация опирается именно на карго-культы и выстраивает модель воинственного авторитаризма, который угрожает уже не только Украине и другим соседям России, но и всему современному миру. В статье отмечается, что российское государство застряло в социально-политическом тупике. Следующим этапом может быть саморазрушение государства.

Ключевые слова: современная цивилизация, карго-культ, социальная логистика, цепи доверия, сетецентрическая организация, инфляционная модель.

DOI: 10.55167/379bb6b65659

Russia in the mirror of its defeats
Sergey Gurko, professor at Free University (Brīvā Universitāte, Latvia), Konstantin Pavlov-Pinus, PhD, professor at Free University (Brīvā Universitāte, Latvia)

Abstract: Modern civilization is a complex system of chains of trust and structures of social and political logistics, which ensure the advantage of democracies over the kargo-cult. The current Russian Federation relies precisely on the kargo-cults and builds a model of militant authoritarianism that no longer threatens not only Ukraine and other Russian neighbours, but the entire modern world. The article notes that the Russian state is stuck in a socio-political impasse. The next stage may be the state’s self-destruction.

Keywords: Modern Civilization, kargo-cult, social logistics, chains of trust, network-centric organization, inflationary model.