Skip to main content

Как громили российские вузы

Кейс ИОН РАНХиГС

Published onOct 27, 2023
Как громили российские вузы

Мы встретились втроем морозным вечером в чайхане в Алматы, где А. теперь живет, а мы с Д. прилетели проводить тренинги по медиаграмотности — он из Варшавы, я из Берлина. А. уехал из Москвы, потому что попадал под мобилизацию, Д. — из-за доноса за антивоенные посты в фейсбуке, приведшего к увольнению и угрозам, я — после звонка руководству РАНХиГС из прокуратуры по поводу моих комментариев в СМИ о закрытии факультета Либерал Артс. Уже после отъезда мне выписали официальный «приказ о наложении дисциплинарного взыскания», видимо, это был результат торга («мы сами ее накажем»), он же — итог моих семи лет руководства образовательными программами. Так же, как мы, уехали еще десятки преподавателей и менеджеров — нескольких объявили иноагентами, кто-то фигурировал в странном списке МВД. Последний раз в таком составе с А. и Д. мы встречались год назад на похоронах бывшего декана факультета Либерал Артс Александра Борисовича Мишина, умершего от коронавируса. Директор нашего Института общественных наук РАНХиГС, ректор «Шанинки» Сергей Зуев все это время сидел в СИЗО, где написал книгу «Университет: хранитель идеального». «Нашел время и место» — шутит в предисловии к ней давний друг Зуева профессор Оксфорда Андрей Зорин. Те же слова всего полтора года назад публично сказал ректор РАНХиГС Владимир Мау на открытии нового факультета Liberal Arts and Science в «Шанинке»: «Ну вы, ребята, нашли время. И место». Сам Мау тоже немного посидел под арестом, но потом его выпустили.

Мы расширяли для себя жизненное пространство, зону интеллектуального, эмоционального и социально-коммуникативного комфорта. Даже уюта, если иметь в виду субъективную составляющую комфорта. Мы делали команды, и мы делали Университет как модель среды, в которой хочется не только работать, но и жить,

— пишет в своей книге Зуев. И это так и было.

В 2010-м году Российскую академию государственной службы (РАГС) объединили и с Академией народного хозяйства (АНХ), образовался гибрид — РАНХиГС при президенте РФ под руководством Владимира Мау. Академия превратилась в самый большой университет в Европе по количеству студентов и преподавателей, с филиалами по всей стране. При этом Мау давал жить всем, поэтому и стилистически, и содержательно многочисленные институты и региональные представительства РАНХиГС оставались очень разными, общего у них было меньше, чем различного, единый бренд за все эти годы так и не сложился. АНХ была «либеральной», прибежищем «гайдаровских реформаторов», РАГС — карьерным лифтом региональных чиновников, их питательным бульоном. Обе до объединения в основном занимались не высшим образованием, а повышением квалификации и профессиональной переподготовкой управленцев — АНХ для бизнеса и экономики, РАГС для государственных учреждений. АНХ вводила программы MBA, а РАГС по-прежнему в основном была аспирантурой для провинциальных политиков. Содержать такую махину на одних только поствузовских программах было невозможно, к тому же хотелось создать нормальный университет. Поэтому Мау стал открывать бакалавриаты и магистратуры, а потом появился даже лицей при РАНХиГС — амбиция была проводить человека по всем ступеням образования, от старшей школы до защиты диссертации.

Возглавив объединенный РАНХиГС, Мау почти сразу предложил своему давнему знакомому Сергею Зуеву, который занимался культурным менеджементом и стратегиями развития российских регионов, создать в московском кампусе новый институт, который был бы похож на западные университеты, аккумулировал интеллектуальные ресурсы и при этом стал бы престижным местом учебы, повысил средний уровень преподавания гуманитарных и социальных наук в РАНХиГС, улучшив тем самым и ее репутацию. Думается, в какой-то степени это была конкуренция с Ярославом Кузьминовым, который к тому времени сделал из НИУ ВШЭ самый прогрессивный и динамично развивающийся новый университет, получая все больше бюджетных денег и возможности влиять на образовательную политику государства. Зуев с группой друзей и единомышленников открыл Факультет государственного управления, который через несколько лет стал Институтом общественных наук или School of Public Policy.

Надо верить в себя и немножко в своих друзей. Я всегда делал проекты, которые позволяли мне существовать рядом с людьми, которые мне просто по жизни приятны,

— говорил Зуев в одном из интервью. И действительно, он умел собирать команду единомышленников — в ФГУ и ИОНе с самого начала принимал участие его однокурсник по филологическому факультету МГУ профессор Андрей Зорин, их общий друг член-корреспондент РАН Николай Гринцер создал «Школу актуальных гуманитарных исследований», товарищи по методологическим семинарам и деятельностным играм Щедровицкого (был в жизни Зуева и такой период) — Александр Балобанов, Вячеслав Глазычев, Андрей Фетисов — разрабатывали свои образовательные программы и участвовали в стратегическом развитии ИОНа. Постепенно приходили и молодые «звезды», отчасти созданные Зуевым, Шанинкой и ИОНом — Екатерина Шульман, Виктор Вахштайн, Григорий Юдин и другие.

Именно в эти годы, когда Зуев создавал и развивал ИОН, политическая ситуация в стране постепенно замораживалась, контроль за образованием и СМИ усиливался, защита академических свобод требовала все большего риска и компромиссов. Но без свобод невозможно было ни развитие нормального университета, ни качество исследований и уровень преподавания — в этом у Зуева и Мау было полное взаимопонимание. Обеспечивать независимость по-российски, кроме политического веса самого Владимира Мау, помогала двухфакторная защита — массовизация и бюрократизация.

В первом наборе ФГУ было 40 студентов, а к моменту ареста Зуева осенью 2021 года в ИОН каждый год поступало по 1000 первокурсников только в бакалавриаты, не считая магистратур и программ переподготовки, а всего одновременно училось около 6 тысяч студентов. Почти все эти студенты платили за свое образование, бюджетные места были далеко не на всех направлениях и их было очень мало, все они доставались олимпиадникам и льготникам. Государственные высшие учебные заведения в России были бизнесом, сложным в управлении, но довольно доходным, учитывая монополию на выдачу дипломов государственного образца, которые для большинства заказчиков образования — родителей студентов — были главной ценностью и смыслом обучения.

Чем больше дохода приносила образовательная программа университету, тем больше могли себе позволить ее руководители. Если она выходила на самоокупаемость, а потом на прибыль, можно было ставить условия (разумеется, мягко и в определенных непроговариваемых вслух рамках): приглашать преподавателей — публичных персон, которые могли вести себя свободно, организовывать дискуссионные площадки и открытые мероприятия, отправлять студентов на практику в независимые НКО или СМИ и так далее. Количество студентов и денег всегда было весомым аргументом в административно-политических спорах. Кроме того, массовые и богатые программы помогали существовать небольшим «бутиковым», рассчитанным на студентов более высокого входного интеллектуального уровня, а также — запускаться новым образовательным стартапам. Это приводило к постоянному напряжению, связанному с тем, что массовизация неизбежно вела к потере качества и профанации, зато позволяла отодвигать границы дозволенного, гарантировала некий объем самостоятельности. Кур, которые несли золотые яйца, берегли на всех управленческих этажах, ведь от них напрямую зависела зарплата каждого конкретного сотрудника и расширение пространства для маневров всей РАНХиГС.

Когда я в 2015 году пришла на факультет Либерал Артс ИОНа, на нашем мейджоре по журналистике была одна группа из 10 студентов. Исходя из этого, мы сначала с Ильей Жегулевым, а потом с другими коллегами придумали маленькую динамичную, «элитную» образовательную программу, сделали ставку на индивидуальный подход к каждому студенту и привлечение преподавателей из индустрии, действующих журналистов, редакторов и главных редакторов. Именно это мы каждое лето и обещали абитуриентам во время наборной кампании, под это они к нам поступали и приносили деньги своих родителей.

Факультеты Либерал Артс в мировом опыте — это дорогие по себестоимости образовательные программы, студенты учатся в маленьких группах, с каждой из которых работают тьюторы, каждый студент получает личное внимание и возможность формирования индивидуального пути. Так были задуманы учебные планы факультета Либерал Артс в ИОНе и, в частности, нашего мейджора внутри него. Но с каждым годом число студентов росло в геометрической прогрессии, потому что и сарафанное радио, и маркетинговые усилия сотрудников приемной комиссии работали на увеличение этого числа. Это были доходы, которые позволяли упрочить положение ИОНа, Зуева и нашей преподавательской корпорации внутри РАНХиГС, обеспечивали нам относительную свободу и возможности придумывать и реализовывать новые проекты, сохранять свою субъектность.

Но когда вместо одной-двух групп по 15 человек, нужно тот же учебный план реализовать для 10–12 групп, то есть, в десять раз больше того, на что он был рассчитан, при этом не потеряв качество и сдержав данные абитуриентам обещания, это превращалось в изнурительную работу с непредсказуемым результатом. Например, объединять группы для лекционных занятий нельзя, потому что в договоре, который студент заключает с академией, написано, что факультет Либерал Артс — это занятия только в компактных группах без деления на поточные лекции и семинарские занятия. Поэтому многие преподаватели были вынуждены по 5–7–раз в неделю вести одинаковые пары у разных групп, руководить десятками курсовых и дипломных работ, проверять сотни домашних заданий. Зато у нас в разные годы (а то и на протяжении всех лет) преподавали Кирилл Харатьян, Татьяна Малкина, Глеб Черкасов, Иван Голунов, Анастасия Лотарева, Ксения Леонова, Юлия Галямина, Илья Бер, студенты попадали на практику в «Ведомости», на «Дождь», в «Такие дела», «Мел» и другие качественные независимые СМИ, в «Коммерсант» и «РБК». Мы могли себе это позволить до поры до времени. Но, конечно, модель Либерал Артс не предназначена для массового образования, ориентированного на рынок, в этом было противоречие, которое невозможно было устранить и разрешить, мы жили в этом диссонансе, пытаясь выгораживать индивидуальное внутри общего, управлять огромной фабрикой в ручном режиме.

В академии в целом и в ИОНе в частности был огромный, постоянно увеличивающийся административный штат, который обеспечивал бесконечный документооборот. Изобретением управленцев ИОНа было превращение неизбежной бюрократии в защитный купол, который прикрывал живой учебный и исследовательский процесс, позволял играть не по правилам, если ты «в домике» и умеешь имитировать соблюдение этих правил. Бюрократический язык с его готовыми формулами действовал, как магические заклинания, которые делали реальность невидимой для любых проверок. Многие часы, которые все менеджеры образовательных программ тратили на написание и согласование в инстанциях абсолютно бессмысленных по содержанию документов — это были «жертвы богу бюрократии», как говорил руководитель Школы медиакоммуникаций ИОНа Андрей Фетисов. На любой наезд сверху был готов отчет. Поэтому совершенно бессмысленно судить по этим отчетам, указам, приказам о том, что происходило в действительности.

Когда в 2020 году из Никулинской районной прокуратуры пришло письмо с требованием к академии сообщать о студентах, ходивших на митинги, Владимир Мау подписал специальное распоряжение и назначил ответственных за исполнение. Но никто и никогда не следил за тем, как они это исполняют, отчетность была формальной, ни один студент не пострадал в ИОНе в те годы, что я там работала, ни по политическим, ни по каким-либо еще внеучебным причинам. Многие мои студенты ходили на митинги, мы с ними там виделись, они попадали на фотографии, возможно, были доносы, но никаких последствий это никогда не имело. Все указания идеологического и политического свойства были надежно утоплены в многослойном документообороте. Но именно эта стратегия, отчасти даже неотрефлексированная и сложившаяся постепенно прецедентным образом дала трещину, в которую просунули уголовное дело — оно как раз попало в зазор между бюрократическим описанием и фактическим положением дел.

Сергея Зуева арестовали в сентябре 2021 года по делу о хищении государственных средств, которое формально относилось не к ИОНу РАНХиГС, а к частному университету, где Зуев был ректором — Московской высшей школе социальных и экономических наук, «Шанинке». Но прокурорские проверки, выемки документов и допросы сотрудников начались и в РАНХиГС. Письма в поддержку Зуева подписали сотни российских ученых и преподавателей вузов, в адрес президента РФ было отправлено так называемое «письмо академиков», подписанное шестьюдесятью академиками, член-корреспондентами и профессорами РАН, в котором говорилось:

…претензии, предъявляемые его [университета] ректору, могут быть предъявлены любому получателю бюджетных средств в сфере науки, образования или культуры. Когда-то российская власть призывала «прекратить кошмарить бизнес»; сегодня мы опасаемся, как бы происходящее с Зуевым и Шанинкой не стало бы одним из звеньев нового «кошмара» для российской науки и высшей школы.

Но это не помогло: Зуев чуть не умер в СИЗО без необходимой при его хронических заболеваниях медицинской помощи, провел там 9 месяцев, потом его перевели под домашний арест и теперь он находится под запретом определенных действий, суд впереди.

16 марта 2022 года, когда уже началась война, прокуратура прислала «представление» на имя ректору РАНХиГС по результатам проверки, в котором было написано, что образовательные программы факультета Liberal Arts не соответствуют Конституции и «принципам Стратегии национальной безопасности РФ» и «направлены на разрушение традиционных ценностей российского общества и искажение истории». А также, что нарушен федеральный закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» и 38 статья Конституции — о материнстве и детстве.

Прокуратура не видела различий между школой и университетом. Высшее образование рассчитано не на детей, а для взрослых совершеннолетних людей, поэтому вряд ли можно к университету применять законы о защите детей. Вся программа Либерал Артс с самого начала направлена на преодоление выученной беспомощности, на то, чтобы студенты не боялись ошибаться, умели делать выбор, брали на себя ответственность. Судя по всему именно это и разрушало «традиционные ценности». Дело не в содержании программ (оно было бюрократически безупречно изложено во всех необходимых документах — ОП, РПД, ФОСах и т. д.), дело в отношениях, в общей атмосфере.

В те дни в вузах России как раз проходила серия патриотических мероприятий, разъясняющих ценности «специальной военной операции» и предостерегающие студентов от протестов. 22 марта старост групп ИОНа собрали на онлайн-встречу, посвященную «геополитическому просвещению студенческой молодежи и формированию представления о современных вызовах и угрозах в области информационной безопасности». На ней декан факультета информационных технологий и анализа данных ЭМИТ РАНХиГС Павел Голосов рассказывал студентам о том, что руководство страны «не пошло бы на столь решительные шаги [начало СВО], если бы на то не было чрезвычайной необходимости» и предостерег от участия в «огромном рекламном проекте по распространению русофобии». По словам Голосова, участие в протестах или высказывание своей точки зрения могло «иметь последствия самые что ни на есть драматические для жизни человека, семьи, родных и близких». 1 апреля стало известно, что факультет Либерал Артс расформирован, часть его программ образовали так называемый «широкий бакалавриат» (никому не известная новая образовательная модель), а часть стала обычными самостоятельными бакалаврскими программами. И. о. директора Института общественных наук был назначен тот самый Павел Голосов. Встреча со старостами, как выяснилось, была его первым представлением студентам.

С тех пор многие преподаватели уехали и стали создавать новые университеты в других странах или встраиваться в уже существующие проекты. Например, часть команды вместе с деканом Мариной Калашниковой основала новый Liberal Arts and Sciences в Черногории. Другие остались в Москве и продолжают работать под началом Голосова. При Зуеве и сильном Мау администраторы обслуживали и прикрывали интересы академического сообщества, теперь изгнание и добровольный уход содержательных руководителей программ и преподавателей в сочетании со страхом перед силовыми органами привел к самовластию административного аппарата, который утверждает приоритет формальных регуляций, исходящих от бюрократического руководства РАНХиГС и Минобра.

Под управлением бюрократов институт общественных наук постепенно лишается своих преимуществ и становится неотличим от других институтов РАНХиГС. Нет больше совместных программ с европейскими университетами и обмена студентами, нет свободного факультета Либерал Артс, нет многих преподавателей, которые были «лицом» института (включая философа Д. и политолога А., которых из года в год награждали званием «лучшего преподавателя» по итогам студенческого голосования), главное — нет Сергея Зуева, который на протяжении больше, чем десяти лет, осуществлял свою мечту об университете как «хранителе идеального». Если в других профессиональных сферах, например, в медиа, связь между уехавшими и оставшимися в России, не рвется, то в университетской среде разрыв очень болезненный, а контакты практически прекращены. Концепция тотальной эвакуации и концепция сохранения любой ценой, вплоть до полного перерождения, ради того, чтобы дать возможность студентам хоть чему-то учиться и создавать иллюзию нормальности, исключают друг друга. Пока нет ответа на вопрос, какой из этих подходов окажется более жизнеспособным и возможен ли когда-то в будущем их синтез.


Кандидат филологических наук, член рабочей группы Faculty of Liberal Arts and Sciences в Черногории, до весны 2022-го года — заведующая кафедрой теории и практики медиакоммуникаций Института общественных наук РАНХиГС, профессор Свободного университета

DOI: 10.55167/a5572fa5b0e8

Comments
0
comment
No comments here
Why not start the discussion?