Университеты и вообще академическая сфера являются неотъемлемой частью любого современного общества. Так что, стараясь разобраться с глобальными проблемами, с которыми столкнулось российское общество, не будет лишним посмотреть на университеты. Многие процессы, произошедшие в стране, имеют явное отражение в академическом мире и, кажется, могут прояснить траекторию, приведшую нас в нынешнее невеселое положение.
Рискуя разрушить интригу, сразу скажу, что, по моему мнению, в данный момент российская высшая школа как самостоятельный общественный институт не существует. Такая «клиническая смерть» высшей школы является логическим результатом событий последних десятилетий и, не в последнюю очередь, пассивности самого академического сообщества, которое обменяло свою независимость и академические ценности на стабильность и финансовое благополучие оказавшиеся (вот уж сюрприз) мнимыми.
Начало 2000-х годов российская профессура встретила вполне свободным, но достаточно пассивным и раздробленным сообществом. Катастрофическое недофинансирование компенсировалось низким уровнем зарегулированности и большим простором для различных инициатив. Родом из начала 1990-х годов, например, Независимый Университет, — основанный российскими и французскими математиками, открытый к свободному посещению всеми желающими математический колледж. Появились новые учебные специальности. Например, в МФТИ в 2006 году появился один из сильнейших факультетов, специализирующийся на Computer Science. В университеты начали активно приходить со своими учебными программами крупные коммерческие компании, в том числе и иностранные.
Хронические недофинансирование привело к разным интересным практикам, позволяющим привлекать сильных ученых и специалистов. Например, система, при которой профессора работали один семестр в России, а второй — за рубежом. Очень гибко выстраивалось расписание: например, составляли график, позволяющий преподавателю совмещать преподавание в университете и работу в более доходных местах. Активно работали программы научного обмена и коллаборации с иностранными университетами, причем финансовая сторона дела по большей части находилась на стороне иностранных вузов или внешних фондов. Весьма значимую роль играл, в частности, фонд Сороса.
При этом не появлялось практически никаких низовых инициатив, которые объединяли бы преподавателей в контексте защиты трудовых прав. Единственный действующий независимый профсоюз «Университетская солидарность» появился в 2013 году. Тогда же появился конгресс работников образования и науки (КРОН). Другие инициативы (к примеру, попытки создания профессорских собраний в некоторых университетах или локальные инициативные группы) редко выливались во что-то значимое. Хотя на памятных митингах 2011–2012 годов были знамена и целая колонна, объединившая академических работников. Год спустя, на фоне разгрома РАН, появились и отдельные движения работников академических институтов. В то же время «официальные» (точнее будет сказать — казенные) профсоюзы, номинально объединяющие большинство работников, занимались обслуживанием интересов руководства вузов (Роспрофобр и профсоюзы отраслевых министерств). Относительно разумной деятельностью занимается разве что Профсоюз работников РАН, однако в силу структурных особенностей он сильно замкнут на локальных проблемах и являет собой рыхлую структуру.
А что же государство? Начиная с середины 2000-х годов государство стало вливать больше денег в науку и высшую школу. Деньги, правда, преимущественно распределялись «целевым образом» (например, на ремонт или строительство) либо через гранты. Сложилась простая ситуация: хочешь есть — получай грант. Фактически, на обеспечение своей научной деятельности преподаватель или научный работник должен был искать деньги самостоятельно. И если фонд РФФИ, например, обеспечивал вполне достойный уровень экспертизы, то сменивший его РНФ такой уровень не выдерживал. Да и туманные слухи о распределении грантов «кому надо» циркулируют в академических кругах, кажется, с самого начала появления грантовой системы.
Важно отметить, что гранты в подавляющем большинстве краткосрочные — 2–3 года. В лучшем случае срок гарантированного финансирования составляет 5 лет, да и то, как правило, с достаточно тяжелой процедурой продления на середине срока. Немалое количество лабораторий (автору известны такие случаи в МФТИ и МИФИ) разваливались из-за неполучения «очередного» гранта. При этом нужно понимать, что научные лаборатории в физике и других экспериментальных науках, формируются десятилетиями. Да и процесс покупки дорогостоящего и уникального оборудования несколько отличается от покупки штанов в интернет магазине.
Подчеркну, что при этом практически не росли оклады преподавателей. Скажем, оклады в 7500 рублей для ассистентов, 15 000 для доцентов встречаются и сейчас. Вся остальная зарплата, которая, согласно пресловутым «майским указам», должна составлять двукратную сумму от средней по региону, достигается за счет различных махинаций (например, подсчет зарплаты за основную работу и прибавление к ней заработков по грантам, приписывание к кафедрам вузовского руководства, манипуляции с долями ставки и т. д.) и за счет «стимулирующих выплат», которые начисляются по часто безумным правилам (так называемые «эффективные контракты») и точно находятся под внимательным контролем вузовской администрации.
В то же время из российских вузов были изжиты не только бессрочные трудовые договоры, но даже и долгосрочные контракты. Подавляющее большинство преподавателей проходит конкурс раз в 2–3 года. По сути, подавляющее большинство работников высшей школы и академических институтов — прекарии. Ну, а нож конкурсной гильотины регулярно опускался на излишне говорливых преподавателей и ученых. При этом сами конкурсные процедуры (а также другие академические выборы: ректоров, заведующих кафедрами, деканов, ученых советов и т. д.) уплыли от преподавателей в «специальные» комиссии или к тому же ученому совету. Думаю, что немного найдется в России преподавателей, которые вспомнят, когда они голосовали за кого-нибудь из членов ученого совета.
Все это привело к изрядному устареванию и чрезмерному упрощению учебных программ, которые остаются неизменными чуть ли не с 1980-х годов. Например, в преподавании математических дисциплин, полностью игнорируются современные IT-технологии. В домашних заданиях есть большое количество задач, которые (что очевидно) студенты выполняют при помощи Wolfram Alpha или аналогичных инструментов. По сути, просто бездумно переписывая выкладки с экрана в тетрадь. Сами по себе такие вычисления не несут никакой особой пользы. Зачем нагружать учебный процесс подобной бутафорией — непонятно. Мотивация в основном сводится к тому, что «отцы наши, прадеды и деды» так учили, а значит и мы будем. Хорошо хоть таблицы Брадиса и логарифмическую линейку из учебного процесса исключили.
Многие необходимые элементы выкинуты из учебных планов как «слишком сложные» (например, тензорное исчисление). Программы разных предметов очень плохо согласованы, совместная методическая работа не ведется. Следует также отметить большое количество предметов, которые читаются «для галочки». Таковы все гуманитарные предметы для точных наук: любые вопросы научной этики, дискуссии о значимости и месте науки фактически табуированы. Отдельная трагедия — преподавание точных наук студентам гуманитарных специальностей, которое по сути наносит студентам тяжелую психологическую травму кошмарно выстроенным учебным процессом.
Можно уверенно говорить, что уже к 2020 году был завершен демонтаж системы академического самоуправления. Выборные процедуры стали максимально управляемыми, процедура конкурсного замещения — фиктивной. Бумажная нагрузка (всякие учебно-методические программы и комплексы) стала абсолютно безумной. Средств для защиты трудовых прав у преподавателей, в сущности, не осталось. Добавим к этому безумное разрастание административного аппарата. К примеру, в СПбГУ по подсчетам активистов, к 2021 году число различных чиновников превышало число штатных преподавателей.
Постучавшая в академические двери пандемия COVID-19 завершила процесс распада. Год работы в дистанционном режиме, война ваксеров и проваксеров, полная изоляция друг от друга и от студентов привели преподавателей в состояние полностью изолированных друг от друга без какой-либо внятной горизонтальной структуры. В вузах окончательно оформилась по сути феодальная система управления: от барона-ректора к межевым рыцарям-завкафедрами, которые выжимают необходимые подати с пейзан-преподавателей. Ну и министерство можно условно сравнить с папой Римским, который благословляет князей на правление.
Высшая школа и академическая наука как система в России полностью уничтожены. Назвать российские вузы «университетами» язык не повернется. Фактически преподаватели — это просто наемные работники, своего рода аниматоры, которые в течение нескольких лет должны занимать студентов разными активностями, полезность которых подчас весьма сомнительна. Целевая функция вуза — не подготовка специалиста, а институционализированная отсрочка от армии и клуб знакомств с торжественной выдачей диплома.
При этом количество отдельных квалифицированных кадров, сильных направлений и кафедр достаточно велико. Грубо говоря, из набора деталей, на которые рассыпалось здание системы высшего образования и науки — вполне возможно собрать несколько хороших университетов. Однако в нынешних условиях, без пересборки всей системы это едва ли возможно. Основные препятствия были оговорены выше, но повторим их еще раз:
академическая свобода: выборность, самоуправление;
нормализация системы конкурса;
внедрение бессрочных трудовых договоров и других мер социальной защиты;
обеспечение финансовой независимости от грантов;
минимизация государственного непрофессионального вмешательства в академические вопросы.
В завершение хочется повторить простую мысль: управлять университетами и наукой должно само академическое сообщество. Надеяться на доброго всеведущего эффективного менеджера — наивно. Никому кроме нас, преподавателей, ученых и студентов, наши университеты не нужны. А значит именно мы и должны взять на себя ответственность за них.
В борьбе обретем мы право свое!
Кандидат физико-математических наук , профессор Свободного университета
DOI: 10.55167/2a4a8dee2f9e