Skip to main content

Часть II. К юбилею Конституции

из книги «Конституционные риски — 2»

Published onJan 10, 2022
Часть II. К юбилею Конституции
·

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. К ЮБИЛЕЮ КОНСТИТУЦИИ

Вопросы к Конституции. Надо ли ее менять, или стоит поменять что-то другое?

Лукьянова Е. Вопросы к Конституции. Надо ли ее менять или стоит поменять что-то другое? // Republic. 11.12.2018. URL: https://republic.ru/posts/92659?code=a142e97b0f0334b8b2d6055cab262a12

25 лет назад была принята действующая Конституция России. К юбилеям принято давать оценку прожитому и планировать следующий отрезок пути. То же относится и к законам. Поэтому попробуем задать себе вопросы о судьбе и о будущем российской Конституции и попытаемся на них ответить.

Что такое сегодня наша Конституция? В какой мере она действует? Если ее никто не отменял, но она просто игнорируется, то какое-то влияние она все-таки оказывает?

Она действует? Действительно, все чаще и чаще в День Конституции России соцсети наполняются картинками, на которых на тексте Основного закона стоит рюмочка, накрытая куском черного хлеба — о Конституции скорбят как об усопшей на поминках. А она точно действует? Если да, в какой мере?

Если не вдаваться в юридические подробности, действительно кажется, что Конституция скорее мертва, нежели жива. Но на самом деле это не совсем так. Очень трудно, преодолевая массу препятствий, умышленно создаваемых государством, не в полном объеме и зачастую избирательно она все же действует. Действует благодаря непокорному обществу, ЕСПЧ и оставшимся независимым СМИ. И даже иногда благодаря Конституционному суду. В условиях нарастающих ограничений мы пока еще свободны в передвижении по миру, мы можем проводить публичные мероприятия, образовывать партии и общественные организации, у нас остались островки независимых СМИ и доступ к информации. Мы даже можем наблюдать за выборами и громко говорить об этом. Это тот глоток воздуха, тот узкий демократический портал в будущее, который у нас пока остается. И его надо беречь.

Потому что так сконструирована Конституция. Она не просто построена на лучших образцах подобного рода документов ХХ века, но и сама по себе является таким образцом. И это не просто слова на бумаге — это глубочайшие обобщенные смыслы современной государственности, достигнутые разными странами в результате обобщенного опыта демократии, основанной на праве и на приоритете прав человека. Смыслы сложные. Они постигаются и понимаются не сразу. Их надо научиться понимать и следовать им, пропустив через себя. Что бы ни говорили, но за 25 лет в этом направлении сделано много. И четверть века для такого сложного процесса — совсем небольшой срок. Другие страны шли к этому гораздо дольше.

Родовая травма? Но при этом у нашей Конституции имеется тяжелая родовая травма. Условия, в которых она создавалась и принималась, позволили существовать внутренне противоречивой и трудносовместимой конституционной конструкции, в которой две части все время конкурируют друг с другом (1, 2 и 9-я главы и 3–8-я). То есть главы с демократическими основами и правами человека и главы, дающие крепкую основу для авторитарного правления.

В чем главные изъяны этого правления? В праве президента назначать главу правительства, игнорируя несогласие парламента. В его же праве отправлять этого главу в отставку, также не получая согласия Думы. В том, что Совет Федерации не избирается, а назначается. В том, наконец, что президент имеет право единолично определять основы внутренней и внешней политики, формировать суды и корпус судейского начальства.

И все же главная беда — не в этих нормах. Сами по себе они могли бы служить и демократии. Дело не столько в нормах, сколько все же в нравах людей. Авторитарные режимы чаще всего не нуждаются ни в какой правовой основе. Но уж если она возникает, то создает для претендента на безраздельную власть дополнительные возможности и неодолимые соблазны.

Если Конституция превратилась в фикцию, то почему и как это произошло? И как исправить ситуацию?

Конституция не фикция, не симулякр. Это очень серьезный и еще не до конца прочитанный документ. По крайней мере ее первые две главы. Симулякры — это то, что выстроено вокруг Конституции вроде как бы на ее основе. На самом деле в современном российском суде и в судопроизводстве, в парламенте, в федеративных отношениях, в местном самоуправлении очень мало конституционного. Пришедшие к власти элиты перекраивали конституционные институты под себя, под свои нужды, цели и задачи. Постепенно и целенаправленно.

Ровно в той же последовательности, в какой все это разрушалось, и надо восстанавливать — выборы (сменяемость власти), суд, свобода СМИ, неотвратимость наказания за нарушение закона. При этих условиях все остальное восстанавливается автоматически по мере обретения государством демократической культуры.

А может быть, проблема всего лишь в слабом парламенте, в кризисе представительной демократии?

Представительная демократия либо есть, либо ее нет. У нас ее нет, потому что нет свободных и справедливых выборов, нет политической конкуренции. А значит, парламент не может выполнять свою представительную функцию. Называть российскую Государственную думу или Совет Федерации представительными органами можно лишь только на бумаге. На деле они категорически не являются таковыми. Кризис представительной демократии коренится в выборах. Будут выборы — будет парламентаризм. А пока что нет ни того, ни другого. Авторитаризму нормальный парламент не нужен. Настоящий парламент не станет легитимировать авторитарные «хотелки», не будет создавать специальные условия для несменяемости власти и изменять правила экономической конкуренции. Авторитаризм — категорический противник, а не альтернатива представительной демократии. Или авторитаризм, или демократия. Вместе их существование невозможно, и третьего здесь не дано. Это выбор страны. И здесь недостаточно выбора только лишь одних элит, то есть выбора сверху. Потому если общество такой выбор не устраивает, государство не сможет долго существовать в условиях гражданского неповиновения.

Некоторые утверждают, что авторитаризм является более естественным устройством для России. Может, такова наша генетическая память, что мы все время тяготеем к сильной руке, а демократическая культура природно чужда россиянам?

Нет. Так называемый эффект колеи (утверждение, что авторитаризм является непременным атрибутом российского государства) — всего лишь пропагандистский миф. Такой миф очень выгоден авторитарному режиму, поскольку обосновывает его существование. Ничего естественного и традиционного в авторитаризме в XXI веке нет. Путем экономического отбора авторитарных государств становится в мире все меньше и меньше. Эти «национальные особенности», которые председатель Конституционного суда Валерий Зорькин называет российской конституционной идентичностью, являются вымыслом, основанным на желании сохранить власть. Рано или поздно все постсоветские страны пойдут по нормальному демократическому пути развития. Иначе им не выжить в современных конкурентных условиях.

Как исправить сложившуюся ситуацию? Нужна ли для этого новая конституция?

Нет, пока нам новая конституция не нужна. Мы и старую-то еще не полностью освоили. Поправить и уточнить кое-что можно и нужно. Распределить власть между различными институтами, сместить ее с одной чаши весов и усилить гарантии от узурпации. То есть вылечить родовую травму. Но не более.

Нужно вернуться к духу и к истинным смыслам Конституции. В этих еще не до конца познанных нами смыслах и состоит главная конституционная ценность. Надо очистить Основной закон от налипших на его бока авторитарных законов, инструкций и прочих искажающих его толковательных правил. Нормальные суды (а это, безусловно, возможно), нормальные выборы, правовые законы и свободные СМИ — вот то, что нам нужно для демократического транзита. Все остальное подстроится очень быстро. Ситуация с точки зрения понимания Конституции обществом сегодня много лучше, нежели 25 лет назад. Политтехнологи говорят, что для перелома необходимо всего шесть недель другого телевизионного контента. Не знаю, так ли это, но вполне может быть.

Авторитаризм или демократия?

Леонид Никитинский, Елена Лукьянова, Илья Шаблинский

Дни Конституции: К транзиту от авторитаризма к демократии надо готовиться сегодня: интервью профессоров НИУ-ВШЭ Елены Лукьяновой и Ильи Шаблинского / беседовал Л. Никитинский // Новая газета. 07.12.2018. № 136. URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/12/05/78819-dni-konstitutsii

12 декабря 2018 года действующей Конституции Российской Федерации исполняется четверть века. Тот ли это самый документ, который на последнем пока что в российской истории референдуме 12 декабря 1993 года поддержало 58% россиян?

В этом юбилейном для российской Конституции году вышла в свет книга двух профессоров Высшей школы экономики Елены Лукьяновой и Ильи Шаблинского под названием «Авторитаризм и демократия». Одной из задач книги стала попытка понять причины появления и характер сложившегося у нас политического режима и сопоставить этот опыт с опытом подобных правлений в разных частях мира. Редактируя и дополняя друг друга, авторы книги попытались ответить на непростые вопросы Леонида Никитинского. Разговор получился серьезным.

Что такое сегодня наша Конституция? В какой мере она действует? Если ее никто не отменял, но она просто игнорируется, то какое-то влияние она все-таки оказывает?

Она действует? И да и нет. Главным нарушителем Конституции является, увы, государство. А со стороны общества мы наблюдаем постепенно нарастающее принуждение гражданами государства к соблюдению им Конституции. Это очень тяжело и трудоемко. Но иначе не бывает. Когда граждане не контролируют государство, государство садится к ним на шею и свешивает ножки.

Родовая травма? Да, действительно, наша Конституция неидеальна с самого своего «рождения». Но, учитывая наш опыт работы в таких конституционных условиях на протяжении четверти века, это поправимо. Нам известны все слабые места и недочеты.

Можно ли сравнить ее с Конституцией СССР 1936 года: та была полностью декоративна, а эта? До какой степени она все-таки оказывает влияние на общественную жизнь?

Нет, ее все же нельзя сравнить с Конституцией СССР 1936 года. Та Конституция была законом тоталитарного государства с совсем другой формой правления. Права человека стояли в ней на последнем месте и носили весьма ограниченный характер. Та Конституция изначально была сконструирована как фейковый демократический фасад тоталитаризма. А наша к такой роли приспособлена искусственно и не слишком умело. Российская конституционная трансформация, подробно описанная в нашей книге, — творение рук победителей в политической борьбе, которые, становясь властью, получили возможность изменить условия политической и экономической конкуренции. Но это не окончательный диагноз.

Почему аналогичные процессы развились в других республиках бывшего СССР?

Действительно, в Азербайджане, в Беларуси, в Казахстане, в Узбекистане, в Туркменистане и в Таджикистане сформировались режимы, подобные российскому, хотя, конечно, и с национальными особенностями. Кое-где даже существенно жестче. Сейчас уже понятно, что установление контроля президента над исполнительной властью при наделении его еще и функциями арбитра и гаранта прав и свобод достаточно быстро приводит молодое государство к режиму личной власти. Лицо, занимающее высший пост в государстве, получает удобную позицию для оказания фактического давления на такие формально не подчиненные ему органы, как парламент, орган конституционного правосудия, прокуратура и суд.

Выстраивание на основе президентской (президентско-парламентской) формы правления полноценных авторитарных режимов происходило постепенно. Первые этапы этого процесса в различных постсоветских государствах довольно существенно различались. В четырех бывших союзных республиках (в Азербайджане, Беларуси, России и Казахстане) первые годы действия демократических конституций (имеются в виду и прежние советские конституции, преображенные десятками поправок) еще были связаны с элементами реальной политической конкуренции и относительно свободным функционированием демократических институтов — парламентов, СМИ, политических партий, иных общественных организаций. Для развития авторитарной тенденции требовалось, чтобы пост президента занял человек, реально стремящийся к сосредоточению в своих руках всей полноты власти и воспринимающий демократические институты либо как досадное препятствие (которое должно быть устранено), либо как элемент политического фасада (который должен играть лишь декоративную функцию). И такие лидеры во всех случаях появились.

В президентских и смешанных формах правления риск всегда был выше из-за сложного сочетания коллегиальных и единоличных полномочий. И когда в этом сочетании индивидуальные полномочия начинали откровенно превалировать, компенсаторный механизм системы переставал работать. В то же время государства — бывшие советские республики, изначально избравшие парламентскую форму правления (Латвия, Литва, Молдова, Эстония), такого авторитарного сценария избежали. Некоторые из них пришли к тем или иным формам парламентских республик лишь после тяжелых потрясений (Кыргызстан, Грузия, Армения). В основе всех украинских майданов тоже лежал выбор формы правления. То есть на сегодня таких стран восемь из пятнадцати. Больше половины. А значит, можно сделать вывод о закономерности.

До какой степени важен был личностный фактор? А если бы вторым президентом РФ стал выходец не из спецслужб, как бы это повлияло на траекторию страны? Или тут дело в существовании гражданского общества или его отсутствии?

Личностный фактор всегда важен. Но! При хорошо отлаженных и нормально функционирующих демократических институтах он играет все меньшую роль. Характерен эпизод с тридцать вторым президентом США Франклином Рузвельтом, когда при доминировании его Демократической партии в обеих палатах Конгресса он не смог протолкнуть решение, окончательно подавляющее права Верховного суда. Конгрессмены, поддерживавшие его ранее, рассуждали примерно так: «Сегодня он раздавит суд, а завтра — нас?»

Личностный фактор важнее для молодых демократий. Мы видим, как ослаб демократический транзит в Чехии с уходом Вацлава Гавела. Здесь ведь дело не столько в спецслужбах, сколько в образовании. Не в дипломе, а именно в образовании в широком смысле. В понимании добра и зла, в умении видеть мир во всем его многообразии, в количестве прочитанных книг и воспринятых произведений искусства. Можно представить себе, например, на месте авторитарного лидера абсолютно либерально мыслящего генерала КГБ Алексея Кондаурова? Нет конечно.

В книге мы только подошли к вопросу о том, чтó, кроме личностного фактора, делает демократический транзит возможным, каковы его необходимые и достаточные условия. Если четверть века назад считалось, что достаточно учредить демократические политические институты, то теперь эту позицию пришлось скорректировать. Политические институты — как крепости: их надо не только хорошо спроектировать, но и правильно населить. А вставшие перед постсоциалистическими странами проблемы выбора модели демократического государственного устройства — это на самом деле вопрос цивилизационного самоопределения.

Первым закономерность такого перехода описал еще Платон, затем лучше всех, наверное, Гоббс, который, с одной стороны, был предтечей идеи правового государства как альтернативы «войны всех против всех», а с другойубежденным сторонником авторитарной монархии. С этой точки зрения не является ли авторитаризм более естественным устройством для общества? Как о том в общем говорит тот же Зорькин применительно к России? Но только ли для России это верно?

Нет конечно. Динамика мирового развития свидетельствует об обратном. Ну а совсем просто ответить на этот вопрос можно так: что-то никто не фиксирует массовую миграцию из демократических стран в авторитарные. А вот поменять авторитарные страны на демократические мечтают многие. Такой вот естественный выбор.

Авторитаризм и «закрытое общество», основанное на «табу» и традициях, — это, если смотреть по факту и «снизу», почти синонимы или нет? Какие глубинные потребности общества и отдельных людей удовлетворяет закрытое общество, почему мы видим симптомы съезжания к нему далеко не только в России, но и в США (Трамп), Британии (Брекзит), Франции (Ле Пен), Польше, Венгрии?

Авторитаризм, как правило, тяготеет к закрытости, потому что авторитарному правителю для сохранения своей власти нужны не Граждане, а верующие в режим подданные. И любые сравнения с иной ситуацией взаимодействия власти и общества ему крайне невыгодны. Кроме того, уже доказано, что экономическая ситуация в странах с авторитарными режимами, как правило, значительно хуже, чем в демократиях. Поэтому и сравнения благосостояния и комфорта жизни вредны для авторитаризма. Этому посвящена целая глава нашей книги.

Частичные «закрывательные» процессы в США, в Британии и во Франции совершенно иного порядка, нежели авторитарная закрытость. И причины во всех этих странах разные. А вот в Венгрии и в Польше вполне можно увидеть отдельные авторитарные пережитки социализма. Их причины очень похожи на российские — отсутствие культуры прав человека и правового государства.

И не надо идеализировать Прибалтику. Там тоже все очень непросто. Страны проходят те же этапы и сталкиваются с теми же проблемами, что и другие постсоциалистические, то есть поставторитарные, государства. Их огромным преимуществом является контроль и патронаж ЕС. Но у Евросоюза пока что масса претензий к своим новым членам.

Что такое кризис представительной демократии и какие есть альтернативы, кроме авторитаризма (если есть)?

Знаете, как обсуждают в ПАСЕ вопрос о полномочиях российской делегации? Речь там идет не том, что она представляет Россию, а о том, что она ее НЕ представляет. Потому что в результате несвободных и несправедливых выборов невозможно сформировать представительный парламент. Я лично не вижу никакого кризиса представительной демократии. Я вижу изменение политического режима. Электоральный авторитаризм — это не демократия.

Может быть, Путин с Зорькиным правы в том, что Россия на ощупь ищет какой-то исторически невиданный строй, сочетающий в себе авторитаризм и права человека?

Авторитаризм равно несовместим и с правами человека. Здесь ничего не нужно искать, поскольку это аксиома или, если хотите, давно доказанная теорема. Наша Конституция ставит во главу угла Человека, его права и свободы. И ровно так же определяет цели, задачи и смысл деятельности государства (ст. 18). Это надо просто выучить и автоматически принять и Путину, и в первую очередь Зорькину. Другого пути нет.

Что представляет собой сегодняшнее российское общество с этой точки зрения? Если государство есть инструмент класса силовиков, защищающий их интересы прежде всего как собственников (я проводил эту мысль еще лет восемь назад в «Диктатуре мента»), то как это можно изменить? Все же схвачено?

Общество или государство? Это ведь совершенно разные предметы исследования. Общество в России гораздо продвинутей с точки зрения понимания конституционных ценностей, нежели государство. Оно стало таким в процессе защиты своих прав. Да, за последние четыре года неистовой телепропаганды и в обществе появились явные авторитарные перекосы. Но это в основном старшее поколение. Молодежь, избавленная от телезависимости и черпающая информацию в интернете, — это вполне свободное и демократическое общество. То общество, которое вполне может выживать и при авторитарных правителях. Хотя без них оно, несомненно, чувствует себя гораздо лучше.

И не стоит искать в силовиках классовые признаки. Классовое там вряд ли присутствует. Вседозволенность и распущенность — это не признак класса. Да, условия для диктатуры (власть, опирающаяся на насилие) эти неважно образованные люди себе действительно создали. Но общество сопротивляется. Жертвуя собой и преодолевая неимоверные трудности, оно не сдается. А значит, изменить ситуацию можно. И здесь для начала все опять упирается в судебную систему, в выборы и в свободу СМИ.

Мы просто запрещаем себе употреблять термин «коррупция», как заранее оценочный, и говорим: вот есть такое государство (по Марксу), которое распределило собственность вот так и продолжает охранять это распределение. Кто и что тут может сделать?

Не надо ничего запрещать. Употребление термина — это не обвинение в коррупции, которое действительно нужно доказывать. Жадность, бескультурье и непрофессионализм, помноженные на коррупционный кадровый отбор (непотизм), — вот причины проблемы. Отсюда буквально каждодневная информация о коррупционных преступлениях. Переполнены так называемые «красные зоны» — тюрьмы для силовиков и чиновников. Совсем недавно построили две новые, и уже говорят, что мало. Поэтому вполне уверенно можно констатировать коррупционные цели власти, весьма далекие от конституционных ценностных ориентиров. И это общее явление для большинства постсоциалистических стран. Об этом тоже целая глава в нашей книге. Борьба с коррупцией, а значит, возврат к конституционным смыслам, начинается с понимания явления, с широкого антикоррупционного образования. Начало этому положено. Только вот государству эта работа как-то перестала быть по душе. Поэтому и объявляются такие организации, как Transparency International, иностранными агентами, а сотрудники ФБК подвергаются преследованиям. Но работа от этого не заканчивается. Потому что в обществе борьба с коррупцией — одна из самых востребованных тем.

Революцию с переходом в гражданскую войну мы не принимаем, хватит с нас. И не потому, что нас этим пугают силовики. Но что тогда? Можно ли сравнить эту ситуацию с тем, что уже было в других государствах, которые сумели совершить обратный транзит?

Любые исторические аналогии — плохой помощник в оценке ситуации. Это клише, которые туманят зрение аналитика. Возьмите ту же Армению или Грузию. «Революция роз» ни в коем случае не гражданская война, и недавний транзит власти в Армении тоже. Политические силы должны вернуться к более или менее свободному соревнованию. И не надо лишать права на участие в нем партию «Единая Россия» (в Индонезии, например, весьма активно действует Голкар — правящая партия при Сухарто). Монополия на власть должна преодолеваться естественным путем.

Что и как надо готовить для «транзита», который так или иначе и в ту или иную сторону неизбежен? При чем здесь Конституция, если возвращаться к вопросу о ней? (Или надо говорить не о конституции, а о конституционализме?)

Не люблю «измов». Ну да ладно. У нас есть два противоположных пути — в диктатуру или в демократию. Если в демократию, то надо возвращаться к духу и истинным смыслам Конституции. Там все есть. И снимать все те законодательные наслоения, которые этим смыслам мешают работать и развиваться.

Большинство, говорите…

Лукьянова Е. Большинство, говорите…: Ответ председателю Конституционного суда Валерию Зорькину, опубликовавшему в «Российской газете» статью «Буква и дух Конституции» // Новая газета. 18.10.2018. URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/10/10/78151-bolshinstvo-govorite

10 октября 2018 г.

9 октября 2018 года председатель Конституционного суда России опубликовал в «Российской газете» статью «Буква и дух Конституции»1. Начинается она так: «Все мы видим, что Россия сегодня стоит перед лицом нарастающих внешних вызовов. Нам приходится встречать эти вызовы в условиях далеко не благополучной социально-экономической ситуации в стране. Именно по этим причинам мне представляются особенно тревожными вновь появляющиеся призывы к кардинальным конституционным реформам». Не ответить на эту статью было невозможно. Вот ответ. Даже два, поскольку в одном газетном варианте все не уместилось.

Валерий Дмитриевич, с частью текста можно безусловно согласиться, хотя сказанное Вами общеизвестно и уже многократно обсуждено. Меня, как и Вас, тоже тревожат призывы к кардинальным конституционным реформам. Я, как и Вы, убеждена, что Конституцию кардинально менять не надо. Что ее дефекты, пробелы и прочие недостатки «вполне исправимы путем точечных изменений, а заложенный в конституционном тексте глубокий правовой смысл позволяет адаптировать этот текст к меняющимся социально-правовым реалиям в рамках принятой в мировой конституционной практике доктрины „ живой Конституции”».

Нет никаких сомнений, что «нам надо и дальше идти по этому пути, стремясь глубже понимать, раскрывать и постоянно развивать правовой потенциал нашего Основного закона». По этому пути в том числе идет наша молодежь в рамках проекта «Читаем Конституцию». Ребята действительно читают ее на улицах, а их вместе с текстом того самого Основного закона задерживают за «несогласованное публичное мероприятие». Вы разве не знаете об этом?

Нет сомнений, что «разговоры о том, что можно изменить структуру жизни с помощью одних лишь юридических решений, — это наивный идеализм». Абсолютно поддерживаю Вас в том, что «необходимо, чтобы у оппозиции была реальная возможность прихода к власти в рамках Конституции, то есть на началах честной политической конкуренции» и что «нам необходим поиск новой, более эффективной модели народовластия». Но почему Вы обращаетесь с этими выводами к населению, а не к парламенту, который создал специальные законодательные условия для неприхода оппозиции к власти и к которому в соответствии с Конституцией и Законом о Конституционном суде Вы можете в любой момент обращаться публично и официально со специальными посланиями? Почему Вы этого не делаете?

Или Вы пишете: «Нам нужна сейчас такая корректировка либерально-индивидуалистического подхода к правопониманию (доминирующего в сегодняшней мировой теории и практике), которая привнесла бы в само понятие права идеи солидаризма, нужна правовая теория, синтезирующая в рамках понятия права идеи индивидуальной свободы и социальной солидарности». Кто бы спорил… Но при этом экспертный совет ВАК по праву отклоняет дважды защищенную в разных ученых советах блестящую диссертацию профессора Ирины Алебастровой, посвященную исследованию взаимосвязей и взаимовлияния конституционного права и социальной солидарности, которая оценивается автором как парадигма конституционализма, проявляющаяся во всех его принципах и институтах. Почитайте. Вам будет интересно. Равно как будет любопытно взглянуть на аргументы экспертного совета ВАК.

Часть текста вызывает вопросы.

Например, что Вы подразумеваете под «государственной благотворительностью, продиктованной соображениями политической целесообразности»? Это, видимо, о государственных грантах «Ночным волкам» и иже с ними? Потому что политически нецелесообразно поддерживать, например, наблюдение за выборами, противодействие пыткам и борьбу с коррупцией, а вот «Волки» на мотоциклах с надписью «На Берлин» и казаки с нагайками на улицах городов государству нужны.

О каком «большинстве, выражающем народную ментальность» Вы говорите? Кто это большинство? Это большинство ВЦИОМ? Ему не верю. На основе достоверных и достаточных данных. Или это то большинство, которое сформировано недобросовестной телепропагандой? Или парламентское большинство, ставшее таковым в результате не вполне свободных и не вполне справедливых выборов? Дайте дефиницию, профессор! Или Ваш принцип демократического централизма взят из устава КПСС? Как-то уж очень похоже звучит. Изучив Вашу речь, член СПЧ Анита Соболева выразилась совершенно точно: «Если рабов — меньшинство, то можно их не освобождать, если большинство против. Если старых — меньшинство, можно им вообще пенсии не платить, если большинство молодых за это проголосует. А цыган всех, вероятно, можно куда-нибудь выслать, если большинству они не нравятся. Ну и далее газовые камеры — главное же, чтобы большинство одобрило?»

Вы пишете, что нам «надо суметь соединить присущий российскому народу коллективизм на основе конституционных принципов правового, демократического и социального государства — с созданием конкурентной экономической и политической среды». Но откуда Вы этот коллективизм взяли? Вот что об этом пишут ученые: «Наше общество, наш социум сложен, многоукладен и разнообразен. Если пытаться выделить некое общественное мнение, некое общее представление о ценностях, разделяемых жителями России — и этому тоже есть многочисленные подтверждения в исследовательских работах, — мы увидим приблизительно следующую картину. Мы увидим социум, разделяющий те ценности, которые принято называть европейскими. Мы увидим социум индивидуалистический, консьюмеристский, во многом атомизированный, очень малорелигиозный, преимущественно секулярный, с довольно-таки низкой толерантностью к государственному насилию»2. И никакого коллективизма.

Вы утверждаете, что российскому обществу свойственны какие-то специфические представления о достоинстве человека или, в точном соответствии с Вашим текстом, «не свойственные обществу представления о достоинстве человека». То есть, по-вашему, российскому обществу не свойственны представления о достоинстве? И именно к этому Вы призываете «адаптировать» российскую Конституцию?

Ну и о встревожившем.

Меня крайне удивили Ваши претензии к 12-й статье Конституции. Да, местное самоуправление вполне может себя противопоставлять органам государственной власти, поскольку НЕ является ее «нижним, локальным звеном». Это Вам не местные советы народных депутатов, а самостоятельная система со своими полномочиями и задачами. Вы же сами себе противоречите, приводя в пример коммуны Швейцарии.

Ну и последнее. Мне крайне несимпатичен Ваш ход мысли о российской конституционной идентичности и о давно уже введенном Вами термине «предел уступчивости». И если в предыдущих трудах Вы не были столь откровенны о его значении, то теперь, пожалуй, наступает некоторая ясность. Похоже, Вы претендуете на то, чтобы возглавляемый Вами Суд был официально наделен статусом «истины в последней инстанции» в случае возникновения разногласий с ЕСПЧ. Вы ведь это имеете в виду под «пределом уступчивости», который уже опробовали в некоторых решениях? Вы сетуете, что Европейский суд более свободен в выборе своей позиции, а Конституционный суд России имеет более жесткие правовые рамки усмотрения. Или я все же неверно Вас поняла? Хорошо, если так. Но сомнения гложут…

Очередной Зорькин. Попытка перевода

Реакция на статью председателя Конституционного суда Валерия Зорькина «Буква и дух Конституции», опубликованную в «Российской газете»3

Лукьянова Е. Очередной Зорькин. Попытка перевода. URL: https://zen.yandex.ru/media/mbkhmedia/ocherednoi-zorkin-popytka-perevoda--5bbf5948b52fd500ad570bc6

У меня было много работы, но я все же честно и ответственно прочла очередной лонгрид председателя Конституционного суда России. Как, впрочем, читала и все предыдущие, поскольку ученые-конституционалисты обязаны изучать подобные тексты по определению. А вдруг в них окажется что-то серьезное для анализа? В данном случае в качестве предмета исследования перед нами предстала интрига «почему и зачем». Для чего и ради чего эта статья? Ведь в ней не оказалось ничего принципиально нового. Практически все ее положения уже многократно обсуждались в юридическом сообществе, и выводы по ряду позиций были примерно такими же. Попробуем разобраться.

Итак, общеизвестно и обосновано научным сообществом, что:

  • в российской Конституции в силу особенности ее подготовки и принятия в 1993 году наличествует значительное количество дефектов и пробелов;

  • тем не менее нам не нужна кардинальная конституционная реформа, а недостатки Основного закона могут быть скорректированы и устранены различными юридическими способами.

Именно с этого и начинает Зорькин. Казалось бы, ничего особенного. Но если уметь читать между строк и знать стилистику председателя КС, возникают основания для беспокойства. Зорькин ведь практически криком кричит: «Представления же о том, что путем радикальной конституционной реформы можно развернуть ход событий в каком-то более правильном направлении, не просто поверхностны и недальновидны, но и опасны». То есть первопричиной, по-видимому, все же является обострившаяся внутриэлитная дискуссия о конституционных изменениях. Но отчего Зорькин так боится конституционной реформы? Какая разница Конституционному суду, с каким конституционным текстом работать? Полагаю, его крайне тревожат давние и упорные слухи о ликвидации Конституционного суда и о передаче его полномочий Верховному суду. И основания для подобной тревоги есть. Все мы видели, как легко и непринужденно был «скушан» Высший арбитражный суд. При этом никто не подавился, а юридическое сообщество почти что промолчало. Кроме этого, уже несколько лет упорно не восполняется постепенно уменьшающийся состав Конституционного суда за счет достижения судьями предельно установленного законом возраста. Уже сейчас судей на три человека меньше конституционно установленного числа. В ближайшие годы истекут полномочия еще шестерых судей, и замены им в обозримой перспективе не предвидится. Отсюда опасения, что начало любого конституционного процесса станет непосредственной угрозой для 125-й статьи Конституции. И, похоже, Зорькин этого панически боится.

Поэтому он отвлекает внимание читателей на другие положения Основного закона — на явно видимый дисбаланс в системе разделения властей, на опять же зримо превышенное федеральное вмешательство в полномочия субъектов, на отсутствие правовых ограничений безгранично широкой активности Администрации Президента.

Еще одна скрытая тема, которую можно разглядеть в зорькинском тексте, — это вопрос о так называемых «пределах конституционной уступчивости». Тема эта любима и лелеема председателем давно, со времени его первого конфликта с ЕСПЧ по делу Константина Маркина. Похоже, Зорькин претендует на то, чтобы возглавляемый им суд был официально наделен статусом «истины в последней инстанции» в случае возникновения подобных разногласий. То есть примерно так: «расширьте мне рамки полномочий, и я определю вам все необходимые с позиции политической целесообразности пределы, в которых будет существовать российская конституционная доктрина в сочетании с Европейской конвенцией».

Какие еще выводы можно сделать из статьи? Ну, например, что Зорькин много смотрит телевизор и является фокусной группой для российской пропаганды. Отсюда его пассажи про нарастающие внешние вызовы, про особенности национального понимания достоинства и о новом месте в мире, на которое якобы претендует Россия. Еще можно сделать вывод о том, что у председателя Конституционного суда не вполне внятная политико-философская ориентация. Он застрял где-то посередине между российскими позитивистами ХIХ века, социал-демократией и либерализмом, между Иваном Ильиным и Львом Гумилевым, между свободой, правами человека и общинным коллективизмом. Получился этакий философско-правовой ерш. И ему в этой острозазубренной щели крайне неуютно. Но это не про Конституцию, хотя отчасти и про нее. Потому что главный конституционный судья страны, в основу Конституции которой, по его же словам, «заложены доктрина неотчуждаемых прав человека и принцип правового равенства», должен руководствоваться именно ими, а не противоречащими им теориями.

Все остальные экзерсисы вполне можно отнести к разряду благих пожеланий и абстрактных размышлений на тему юридической науки и практики. В том числе и странные мысли об искусственном внедрении в России двухпартийной системы, которую совершенно невозможно установить конституционным путем.

Comments
0
comment
No comments here
Why not start the discussion?